Ромуальд затряс головой.
– Нет, – и вдруг вскрикнул: – Разве это он… он сделал это?
– Вряд ли, Ромуальд. Какие у него могли быть причины? Но между прочим, смогли бы вы узнать его, если бы встретили, скажем, на улице?
– Сомневаюсь. Но какое это имеет значение?
– Сейчас не имеет. – Розниекс задумался. – А стали бы вы с ним говорить, если бы возникла надобность?
– Что я мог бы ему сказать? Мы ведь совершенно посторонние люди.
– М-да. Ну ладно. Это я только так спросил. Насколько я понял, эта сумочка принадлежала вашей матери?
Следователь кивком указал на светлую сумку и нажал кнопку звонка. Возникла кудрявая головка.
– Да?
– Куда девались понятые?
– Да тут, за дверью. Сопят и шаркают.
Розниекс с укором посмотрел на секретаршу.
– Вы на каком курсе учитесь?
– На втором. А что?
– Значит, должны были что-нибудь слышать о судебной этике. В таком случае предельно вежливо попросите понятых войти и оказать нам помощь. Поняли?
Секретарша повиновалась. Через мгновение в дверь несмело постучали, и две старушки, шаркая ногами, вошли в кабинет. Розниекс встал им навстречу, усадил на стулья у стены и объяснил:
– Этот молодой человек – Ромуальд Зиедкалис – пытается опознать одну из этих сумочек, как принадлежавшую его матери, а мы с вами составим об этом протокол.
Старушки заинтересованно переглянулись.
Когда протокол был написан, Розниекс вежливо распрощался со всеми и снова подошел к окну. Тяжелые тучи лежали над самыми крышами, и казалось, вот-вот они разразятся грозой, но на деле моросил лишь мелкий дождик, почти незаметный глазу. Ромуальд прошел мимо окон, не оглянувшись, угрюмый, подавленный. Нет у него отца, и никогда не будет, хотя по документам такой и числится. И в прошлом осталась мать – вырастившая его, давшая ему все, что только могла дать.
Розниекс, сам рано лишившийся родителей, знал, что значит остаться без поддержки, самому пробиваться в жизни. Он затворил окно. Грусть не проходила. Он подошел к окну, набрал номер.
– Кто дежурит? Приведите мне, пожалуйста, Зиедкалиса. Да, Виктора Зиедкалиса, – произнес он, зная заранее, что встреча с деградировавшим типом настроения не исправит.
Опущенные плечи, опухшее, обросшее седой щетиной лицо. Маленькие водянистые глазки непрестанно перебегают с предмета на предмет, не осмеливаясь взглянуть на следователя. На голове – засаленная шляпа, пальто обтрепалось, каблуки башмаков сбиты на сторону. Зиедкалис выглядел, словно его только что извлекли из обжитого крысами чердачного угла или погреба.
Позади него стоял сержант милиции.
– Садитесь, Зиедкалис, – Розниекс с сожалением глянул на недавно оббитый красивой оранжевой тканью стул перед столом. Зиедкалис уселся, положил шляпу на пол.