— Черт с ним, с товаром! — Зверев схватил ее за руки, втащил в светелку, посадил перед собой на стул. — Давай, рассказывай. Как ты живешь, где?
— Я… — Она отвела взгляд и прикусила губу. — Я сына три года тому… родила…
— Сын, — кивнул Зверев. — Я помню, батюшка сказывал. Ты вышла замуж. За какого-то Терентия. Родила сына, потом еще одного…
— Неправда, Андрей Васильевич! — вскинулась женщина. — Сына я родила, а опосля боярин меня замуж за Терентия Мошкарина выдал. Дабы малыш в сиротстве не оставался. И никого второго не рожала, бо старый уж Терентий и ничего ему не надобно. Токмо и хочет, чтобы в дряхлости было кому воды подать и глаза в смертный час закрыть.
— Вот оно как? — хмыкнул Зверев. — Интересная история.
— Нет, батюшке боярину Василию Ярославичу за все спасибо, не оставил, — промокнула уголки глаз гостья. — Терентий мужик зажиточный, промысел у него рыбный хороший, хозяйство. Сытно живем. Опять же боярин надел земельный еще добавил, от оброка освободил, торг самим вести дозволил. Грех жаловаться. Скотины завели втрое, благо выпас есть, поле. К нам ляхов трое прибились, что от призыва Сигизмундова бегают. Приютили, по хозяйству помогают. Ныне же в Москву на торг рискнула отправиться. Сказывали, платят тут зело больше. Так-то оно так, да токмо не попасть сюда в ряды. Либо мзду давай, кою никаким товаром не оправдать, либо здешним купцам все отдавай в полцены. Хуже, нежели в Луках Великих, выходит. Однако же слух был, что князь Сакульский припасы съестные у именитых купцов целыми ладьями покупает. Вот и понадеялась… Однако же отчего у тебя волосы отпущены, княже? По ком траур носишь?
— Сын у меня умер, — кратко признался Андрей.
— Сыночек? — охнула Варя. — Малой? Бедный, бедный ты мой, соколик.
Они поднялась и крепко обняла князя, прижавшись щекой к его груди. Вскинула голову, собираясь сказать что-то еще, но Андрей наклонился, и получилось так, что губы их слились, крепко-накрепко, не разорвать, словно только и ждали этого момента. Молодой человек обхватил гостью, даже приподнял, но чуть оступился, споткнувшись о ножку стула, сделал шаг назад и опрокинулся. Варя дернулась в объятиях, пискнула — и они вместе глубоко утонули в застеленной тонкой овчиной перине.
— Господи, — сглотнув, прижала ладонь к груди женщина. — У меня чуть сердце не выпрыгнуло. Окно же открыто!
— Неужели ты думаешь, что я способен выронить тебя со второго этажа? — укоризненно покачал головой Зверев, любуясь оказавшимся совсем рядом, уже забытым лицом. — Как же я тебя не узнал?
— Была-то дитем совсем, а ныне молодуха. — Варя заворочалась, дернула ногами, оказавшимися на краю постели заметно выше головы.