— Лежи, дай на тебя посмотреть. Чтобы в следующий раз узнать смог.
— Смущаешь, боярин.
У женщины зарумянились щеки. Андрей усмехнулся и ее в эти щеки поцеловал. Потом в носик, в глаза, в губы. Варя закрыла глаза, пробормотала:
— Нехорошо это, Андрей Васильевич, не по-христиански.
— Сейчас, поправим.
Он качнулся к ее ногам, одну за другой сдернул кожаные черевички, швырнул в угол, вернулся обратно, зацепив подол сарафана. Поясок был повязан под самой грудью, и одно движение обнажило Варю почти полностью.
— Что же ты делаешь, боярин…
Она закрыла глаза тыльной стороной ладони, а Андрей целовал ее живот, бедра, согревал дыханием солнечное сплетение. Спохватившись, он вскочил, захлопнул дверь, толкнул задвижку, вернулся назад к постели, на ходу стаскивая рубашку, развязывая пояс штанов, и уже через мгновение смог прижаться к телу Вареньки горячей обнаженной кожей. Женщина опять охнула:
— Господь всемогущий, дай мне силы! — И запустила пальцы в его волосы. — Господи, это не сон…
— Как давно я тебя не видел…
Их тела соединились так же жадно и решительно, как минутой назад слились губы. Сейчас Андрей не думал о нежности. Им овладели голод, нетерпение, страсть, ненасытность, он рвался во врата наслаждения, словно на штурм вражеского бастиона — и очень скоро все это оборвалось сладкой победой, отнявшей все силы и желания. Рядом лежала Варя — неподвижная, едва дышащая, мягкая, как капля горячего воска.
Зверев приподнялся на локте, развязал поясок у нее под грудью, приподнял, вытащил из-под тела сарафан вместе с рубашкой, откинул на сундук.
— Что ты делаешь, боярин? — не сопротивляясь спросила женщина.
— Ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился, — покачал он головой. — Даже не представляешь.
— Ты мне каждую ночь снишься, — ответила Варя и протянула к нему руки.
На этот раз Андрей был очень ласков и нетороплив. Коснувшись губами каждой клеточки ее тела, он запомнил бархатистость ее животика, солоноватость глаз, холод ее пяток и жала острых сосков. Он проник в нее осторожно, как крадущийся во тьме воришка, он баюкал ее, как ребенка, он проникался ею, как молитвой, — и растаял в страсти, точно в светлом божественном огне, чтобы закончить путь в бездне наслаждения.
— Спасибо тебе, сокол мой, любый мой, желанный, — скользнули ее пальчики у князя по затылку. — Как мне не хватало тебя все это время. Твоих взглядов, твоего голоса, твоих прикосновений. Как больно, что меня прогнали, и как сладко, что ты все же был в моей жизни. Моя сказка… Пусти, радость моя. Мне надобно отъезжать.
— Куда, зачем? — не понял Андрей.