Пришел и банния Кармадасс. И всю ночь его громкий голос становился все слабее, лосняшееся лицо опадало, пока от него не осталась бескровная маска с отвисшей челюстью. Он тяжело дышал, борясь с болью; его выпуклые глаза запали в глазницы, плоский нос заострился, жирные щеки втянулись внутрь, тугая кожа безжизненно обвисла. Глаза у него совсем закатились, и Родни ущипнул его за щеку, чтобы вернуть их на место. Глазные яблоки задвигались, но кожа полностью утратила упругость, и вмятины от щипка не затягивались. На этой стадии у баннии, как и у других, не оставалось ни страха смерти, ни желания жить. В теле его не было силы даже на предсмертный хрип. Он умер около четырех утра и лежал там, где умер, пока на рассвете не явились похоронщики, чтобы унести тело на погребальный костер. Он лежал на спине, и тело еще не успело остыть: колени согнуты, руки закинуты назад, кулаки прижаты к ушам, мускулы живота сведены судорогой, глаза полуоткрыты и обведены синими кругами, нос заострился, губы бурые. За ним во множестве последовали другие, так что после полудня миссис Хэтч нашла Родни посреди комнаты обессилевшего и дрожашего и отослала его прочь.
Смеркалось. Он и так пробыл здесь, среди лесной свежести, слишком долго. Над деревней повисла сизая дымка, и поблескивали золотыми точками огоньки. На буром склоне оранжевыми лепестками распустились погребальные костры. Он стал спускаться, через минуту перешел на бег, и понесся по едва видневшейся тропке, ощущая, как напрягается каждая мышца, как будто делал это в последний раз.
В деревне ему было сказано, что пока все по-прежнему. Он прихватил топор и отправился рубить деревья на дрова для погребальных костров. Сильных мужчин было мало, а кто-то еще должен был доить коров, пахать землю и готовить еду для детей, лишившихся матерей. В этом мире голод всегда караулил за углом, готовый накинуться на тех, кого пощадила болезнь. Он резко взмахивал топором и непрерывно матерился. Уже совсем стемнело, когда он оперся на рукоять, чтобы стереть пот со лба. Вверх по холму поднимался огонек. Когда он оказался совсем близко, Родни разобрал лицо жреца. Заложив руки за спину, он ждал, не в силах произнести ни слова.
Жрец остановился и протянул руку:
— Велите Хэтч-мемсахиб дать ей это. Это то, что надо.
Родни медленно покрутил на ладони маленький грязно-белый комок. Опиум — единственное известное средство от холеры. Большая редкость в этой части Индии, и стоит безумно дорого. Вряд ли в деревне есть еще. Он посмотрел на жреца. При свете плошки его смешные ослиные уши казались еще длиннее; по лицу разливалась сероватая бледность. Жрец тоже хотел жить; может, холера уже затаилась в нем, а может, дожидается завтрашнего дня.