Утром шестого дня, третьего июня, вчера, обмывая лоб умирающего, он увидел, что Кэролайн, спотыкаясь, выбежала из дома, где лежали больные женщины, и неровным шагом устремилась к лежащему позади проулку. Стоя у притолоки, он следил, как она возвращается: резко осунувшаяся, с плотно сжатыми бескровными губами и глубоко запавшими горящими глазами. Он позвал ее, но она отвернула голову и, не отвечая, заспешила обратно в дом. За его спиной что-то пробормотал умирающий. И он вернулся к запаху и зрелищу палаты для мужчин.
И сейчас, высоко на склоне, он все еще вдыхал этот запах. Он вьелся в его рубашку, застрял в кудрявых жестких волосках на руках, и пропитал кожу. Мужчины лежали плотными рядами вдоль стен во всех трех комнатах дома. Он костра на дворе, где метельщики из касты неприкасаемых жгли тряпки, которыми вытирали испражнения, тянуло дымом. Приходя, больные были бледны, но не теряли присутствия духа; им помогали снять с себя набедренную повязку и укладывали; те, кто был из касты брахманов, закидывали за ухо священный шнур, чтобы случайно не испачкать его нижний конец. Им еще хватало сил вставать и выходить во двор, и понос не причинял боли. Но так длилось не долго. Час за часом вытекавшая из них жидкость преврашалась в кровавую слизь, в животе все сильнее урчало, у них уже не было сил подняться, и они опорожняли кишечник там, где лежали. Они таяли у него на глазах, пока вся жидкость не выкачивалась из тела, не обращалась в кровавую слизь, чтобы в судорогах быть вытолкнутой наружу.
Чуть позже к нему прибежала женщина: «Мисс-сахиба подхватила заразу». Он выронил тряпку и бросился к ней. Она лежала на земляном полу, и впервые он увидел в ее глазах смирение. Это испугало его сильнее, чем что-либо в жизни. Он поднял ее на руки, чтобы отнести в дом старосты, где за ней могли бы ухаживать как полагается, прочь от вони, бессвязного бреда и умирающих. Она прошептала: «Здесь — не в доме». Он не обратил на ее слова внимания, тогда она дернулась и повторила их снова. В еле слышном голосе звучала сила, и из смотревших на него глаз вдруг исчезло смирение. Ему пришлось развернуться и положить ее на испачканный пол между совсем юной девушкой и старухой. Прибежала миссис Хэтч с глазами, опухшими от недолгого сна, и отправила его заниматься делом.
И всю ночь, как и все предущие ночи, в дом тянулись люди. Некоторых он знал; большинство было ему не знакомо. Они приходили, опираясь на родственников, или их приносили, и укладывались на пол. Он давал им напиться, придерживая рукой за плечи; смотрел, как они жадно глотают воду; смотрел, как через несколько минут они выплескивают наружу все, что только что выпили. Он наблюдал, как все выше ползут по телу судороги: начинаются с икр, потом сводят тощие крестьянские ляжки, стягивают узлом впалый живот. Немного позже у них перехватывало горло, и тогда в глазах появлялся ужас. И когда это случалось, ужас охватывал самого Родни. Неужели у нее такой же взгляд? Борясь с дурнотой, он отворачивался, и предлагал питье следующему больному.