– Но ведь покушение было совершено в Мексике, это имеет какое-нибудь значение? – спросила я, и мистер Хэйс с невольным уважением взглянул на меня.
– Брэгг – американский гражданин, не так ли? А убийство есть убийство! Если судья скажет, что Корда здесь судить нельзя, мексиканская полиция будет очень рада показать ему, что такое правосудие, а мы охотно выдадим его!
– Спасибо, маршал, – кивнул Марк, предостерегающе сжав мои пальцы, прежде чем я успела сказать хоть слово. – Ровена, прости, что пришлось сообщить такие ужасные новости, но иначе было нельзя.
– Конечно, Марк, но какой кошмар!
– Тебе необходимо прийти в себя. Я провожу тебя в отель и потом… – Он многозначительно взглянул на полицейского: – У меня сведения, маршал Хэйс. Конечно, ничего определенного, я потолковал кое с кем и выяснил некоторые вещи, но сначала хочу поговорить с дядей, чтобы он не сказал, будто я действую за его спиной.
– Конечно, мистер Шеннон. Приходите в любое время.
Марк явно не хотел, чтобы я проговорилась, иначе, вне себя от потрясения и ярости, я открыла бы все – правду о визите Люка Корда, о встрече с его братом. Но мы, конечно, должны все обсудить, прежде чем решить, что делать.
Мы вышли на улицу. Марк бережно держал меня под руку, я по-прежнему несла коробки. Тут все и произошло.
Я заметила выходящего из салуна Тодда в компании двух мужчин. Откинув голову, он чему-то смеялся. И вдруг на другой стороне улицы что-то блеснуло, поднялся дымок, в ушах эхом отдался звук выстрела. На белой сорочке Тодда появилось расплывающееся алое пятно; словно перегнувшись пополам, он упал, медленно-медленно.
Все словно замерло, застыло, но через секунду поднялась суматоха. Крики, топот бегущих ног, промчавшийся маршал, искаженное лицо Марка, его пальцы, закостеневшие на моем запястье.
Но тут я вырвалась, швырнула коробки, так, что они разлетелись по мостовой, и бросилась к Тодду. Вокруг раненого сгрудилась толпа; растерянные восклицания заглушали громкий голос полицейского.
– Пожалуйста, – умоляла я, – пожалуйста, пропустите меня!
Увидев мое лицо, люди молча расступились. Кто-то о чем-то спросил меня, но я ничего не слышала и видела только Тодда, Тодда, с которым я боролась, которого ненавидела, к которому меня против воли влекло. Господи, как он неподвижен, бледен, он, всегда такой живой, энергичный, шумный, чье присутствие никогда не оставалось незамеченным.
Седой мужчина в черном сюртуке стоял на коленях рядом с Тоддом. До меня наконец донеслось ворчание:
– Да сдерживайте же толпу! Пусть лучше гонятся за тем, кто это сделал, и оставят в покое моего пациента!