Помню, как встречала его в нашем аэропорту. Он появился в дверях со своим чемоданчиком, весь искривившись от боли.
— Что с вами?
— Ботинки. Наталья купила. На глаз, без примерки. Она ведь какая? Как молния. Быстрая!
— Тогда он еще не знал, что она больна. Наташа убегала от врачей, обследований боялась. Однажды так и убежала из больницы — босая, в казенном халате.
— Она мне объяснила, — сказал он, усмехаясь своей очень тихой и хитрой усмешкой. — «Зачем долго жить? Стареть не желаю». У них, у красавиц, такое бывает.
Владимов в Америке был дней двенадцать. Улетел к себе в Германию и в письме оттуда обмолвился, что Наташа болеет. Поэтому, мол, и не пишет. Еще через месяц — звонок: умерла. Начал рассказывать и все время возвращался к одному и тому же: в ночь на второе января она попросила кока-колы, а кока-колы не было. Он уговаривал ее потерпеть, подождать до утра. Она посмотрела своими голубыми глазами и тихо вздохнула, просить перестала.
— А рядом ведь бензоколонка! И там все открыто! А я, идиот, не подумал!
Утром ее забрали в больницу, через день она умерла.
Владимов прощался с ней в ледяном морге, где Наташа лежала под простыней, такой белой от пронзительного света ламп и такой неподвижной, как будто ее изваяли из мрамора. Простыню приподняли.
— Она даже глаза до конца не закрыла! Боялась, наверное, бедняжка!
Расцеловал каждый ее пальчик — руки были маленькие, нежные, — каждый каштановый волосок.
Вернулся домой уже ночью. А я двое суток не ел. Увидел картошку. Взял водки. И так до утра просидел. Пил и плакал.
Он долго не мог писать после ее смерти. Перебирал Наташины вещи, шарфики, перчатки. Собрал все ее статьи, выпустил книжку. Все — с нежностью, c преданной болью.
И вдруг из Москвы некто Гольдман:
— Ваш давний поклонник, филолог. Но это все в прошлом. Сейчас бизнесмен. Буду счастлив помочь. — Узнал, оказывается, телефон через газету «Русская мысль». В ней был некролог на Наташину смерть. — Все сделаю. Вы — мой любимый писатель.
Владимов был скромен, желания простые. В Москву бы слетать. Да хоть завтра! И книжку издать бы… Да что просто книжку? Давайте собрание!
Гольдман выполнял свои обещания. Он, оказывается, еще подростком «заразился» Владимовым: собрал публикации, сам переплел. Теперь он стал рыбкой из пушкинской сказки. Через два месяца вышел четырехтомник.
Сняли особняк в самом центре Москвы, и начался пир на весь мир. Народу! Глаза разбегались.
— Кого захотите, достанем.
Из Америки по приглашению Владимова прилетели мы с Коржавиным, Гольдман оплатил билеты. Кто-то прилетел из Германии, кто-то из Франции. Про тех, которые жили в Москве, — не говорю. Пришел целый город.