Прежде чем молодые люди успели продолжить обмен любезностями, к ним, постукивая себя по ладони стеком для верховой езды, приблизился режиссер, мужчина средних лет с уже наметившимся брюшком и редеющими на макушке волосами. Он смерил англичанина уничтожающим, по его мнению, взглядом:
– Стэн, можешь отправляться за чеком. Заодно передай другим ребятам, которые, как и ты, без ума от Шекспира, чтобы они отправлялись по домам – или по замкам – уж не знаю, где вы, ребята околачиваетесь.
Стэн и бровью не повел в ответ на грубость режиссера. Вместо этого он взял в свою руку ладонь Дини и поцеловал ее, сопроводив поцелуй поклоном самого безмятежного и грациозного свойства.
– Вы на удивление изящны, леди, и мне остается только надеяться, что в будущем…
Режиссер глянул на дощечку с числом отснятых кадров, которую ему продемонстрировал ассистент, а потом снова обратился к англичанину:
– Проваливай отсюда, Стэн, и побыстрее. Короче, убирайся к чертовой матери!
Актер выпрямился и, отвесив короткий общий поклон, отправился за чеком, стараясь продемонстрировать окружающим максимум достоинства и воспитанности, на которые был в тот момент способен.
– Знаешь, Натан, – пробормотала Дини, осуждающе покачав головой, – все это было не слишком здорово с твоей стороны. То есть совсем не здорово. – Она оглянулась по сторонам. – Черт, куда это запропастились мои сигареты?..
– Тебе не следует курить, – отозвался Натан. – Испортишь голос. А ведь сейчас у тебя есть шанс, детка. Реба отпала, и у тебя появилась возможность занять ее место. Такое случается раз в жизни. Так-то!
– Я все понимаю, Натан, – тихо ответила девушка. – Честно говоря, я с детства мечтала о таком подарке судьбы, – продолжала она непроизвольно дрогнувшим голосом. – Знаешь, как в старом фильме. Что-нибудь вроде «Звезда родилась на 42-й улице»… Впрочем, я за это расплатилась. Слишком долго писала песни для других. Наконец-то счастливый билет достался и мне.
Режиссер не слушал ее.
– Что касается этого актера, Дини. Ты даже представить себе не можешь, каковы эти британцы на самом деле.
Он решительным росчерком подписал бумагу, а затем снова перевел взгляд на Дини. Он смотрел на нее, похлопывая стеком по канту собственных галифе. Натан в жизни не приближался к лошади ближе, чем на сотню ярдов. Тем не менее на съемках он всегда появлялся одетый скорее как кавалерист старой прусской выучки, нежели режиссер музыкального клипа. Дело в том, что, облачаясь в доспехи конника, Натан сам себе напоминал знаменитого Эрика фон Штрогейма, снимавшего «Жадность», поскольку быть обыкновенным клипмейкером ему не слишком-то льстило.