– Все свободны до послезавтра.
Я хотел было уйти вместе с остальными, удивляясь про себя, зачем потратил столько времени и денег. Денег, впрочем, жалко не было, все равно шальные. Но Иван Иваныч опять взял меня за рукав, как в прошлый раз, и хотел усадить на стул:
– Ты, тезка, если не торопишься, останься.
Но я торопился. Максим меня уже крыл на все бока, нагружая в одиночку мешки и коробки. Я пообещал:
– Приду послезавтра.
– Но рассчитывай так, чтоб я после работы мог с тобой потолковать один на один.
А еще лучше,- он черкнул номер на бумажке,- позвони, Ваня, будет о чем поболтать.
На оставшиеся деньг я купил серебряные сережки с зелеными камушками. Меня уверяли в магазине, что это настоящие изумруды, но я в драгоценностях не разбираюсь. Я просто подумал, что серебро и зеленые камни хорошо подойдут к смоляно-черным волосам Марии.
Коробочку затейливо перевязали бантом, я принес ее вечером в комнату и положил прямо в ладонь.
– Что это? – она подняла черные глаза с выражением некоторого даже недовольства.
– Посмотри, – предложил я.
Она проворно распустила бантики, открыла футлярчик… я ждал благодарности, хотя бы даже дежурной, подарок делался от души. Но нахмуренная азиатка захлопнула футляр и спросила:
– Зачем?
Приходилось отвечать.
– Все мужья дарят подарки любимым женам.
– Только не тогда, когда женился по необходимости. Или по случаю.
– Теперь у меня в тебе совсем другая необходимость. А случаи бывают и счастливыми.
Она вспыхнула.
– Если у нас с тобой штамп в паспорте и если я с тобой сплю, это не означает еще, что… что…
– Что мы муж и жена?
Неожиданно она заплакала. Плакала горько и беззвучно, только слезы текли по щекам.
Я опустился на колени и вытирал ей лицо носовым платком, который она же наутюживала мне. Будь я проклят, думал я, я не виноват, что не меня она хотела видеть своим мужем.
– Я не знаю, кто он. Только кто бы он ни был, он не стоит твоих слез. Если он не остался с тобой, он не знал, чего лишился. Значит, и плакать не о ком.
Если Мария думала, что мне надоест и я уйду ужинать, она здорово просчиталась.
Никуда я не собирался уходить и не ушел, пока щеки не высохли. Я дождался, пока она сердито высморкалась и проворчала:
– Долго ты будешь на коленях стоять? Я тебе не икона богородицы.
– Пока не наденешь сережки и не пойдешь на кухню меня кормить. А то так и умру с голода у твоих ног.
Так и сделали, и присоединились к Максиму и Кольке, которые коротали вечер за беседой: пиво у одного и чай с лимоном у другого. Колька учил великовозрастного родича иностранным языкам. Макс один был у нас, по выражению деда Федора, "немтырь".