Странная пара сворачивает к рынку – что бы им там понадобилось? Через несколько минут сомнения не остается, нежная радость утра меркнет, по моей спине змейкой ползет непрошеный холодок. Старик в рясе – несомненный шпион. Доносчик инквизиции не слишком утруждает себя поисками таких типов, как я, он ловит легкую добычу – доверчивых ругателей ближнего. Говорят, два года назад наш государь Гаген Справедливый приказал первому инквизитору Церена освободить всех арестованных богохульников и без шума прекратить их судебные дела. Жители южных провинций горячи и в гневе любят призывать черта либо поминать такие атрибуты Господа Единого, которые могут поставить в тупик любого рьяного богослова.
Н-да… Телега правосудия медлительна. В конце концов схваченных сквернословов набралось столько, что императору стало выгоднее скопом изгнать дармоедов из тюрем Империи.
Впрочем, я отвлекся. За три года милосердие Гагена Святоши успело потускнеть, два живых свидетельства чему как раз в этот момент подбирались к бойкой торговке. Прекрасная горшечница (белобрысая девица с могучей талией, широкими бедрами и сильными плечами парня) попала в крепкий переплет. Ее круглые щеки пылали от гнева, который не смог умерить даже отчаянный страх. Толпа горланила и улюлюкала, радуясь развлечению. Немногочисленные стражи с тупыми алебардами теснили торговцев и хозяек, яблоки и репа из корзин раскатились по земле, воины, поскальзываясь, топтали их подошвами стальных башмаков. Куры, гуси и утки вырвались из плетенок и с пронзительными криками метались под ногами, увеличивая сумятицу. В довершении всего, басом ревел перепуганный ребенок.
Я почувствовал зуд в кончиках пальцев – первый предвестник того странного состояния, которое толкает меня вмешиваться в дела, которые меня, в сущности, совершенно не касаются. Я уже знал, что пожалею об этом, быть может, расплачусь за минутную слабость месяцами скитаний по пыльным дорогам боголюбивого Церена, равно как и знал, что снова не удержусь от соблазна. Я словно бы своими глазами видел жесткую, несгибаемую спину монаха, моталась черная бахрома подола рясы, блестел голый череп. Мне почудилось, что клок бахромы сам собой сложился в кисточку, кисточка эта существовала не просто так – она венчала собою тонкий, голый, упрятанный под черным балахоном хвостик. Шишковатый череп монаха в области темени подозрительно взбугрился парой острых холмиков. Я невольно моргнул – иллюзия рассеялась, я не сомневался, что доносчик – самый обычный провинциальный фанатик. И все-таки…