– Вот так мы все и живем ради чужого мнения. Ради боязни испытать боль. А вдруг что-то плохое о нас подумают? Вдруг обидят, не примут, не поймут.
– В бане хорошо в одиночку, раздеваешься и паришься. Но тогда скучновато.
– Тогда, может, раздеться при всех? И париться, и получать удовольствие, и забить на то, что о тебе подумают, как посмотрят и сделают ли больно.
– Может быть, – я осмелела, улыбнулась. К блюдам притронуться не смогла, возбуждение нарастает, ток бежит уже сам по себе. – Я так тебя хотела, что ни о чем другом думать не могла, ты весь мой мозг занял и растревожил спящие эротический фантазии.
Я сказала это, и мне стало страшно легко, так как будто с души свалился тяжелый камнище. Леша улыбался.
– Таких высказываний более чем достаточно, чтобы вызвать в мужчине эрекцию! – он улыбнулся, нагло смотря мне в глаза.
Я подняла руку. Губы уже были расслаблены, руки вели себя спокойно и уверенно.
– Принесите счет!
Бесполезность нашей встречи еще больше разжигала азарт гормонов.
Мы забрались в мою уже чистую, блестящую на солнце машину. Леша грубо притянул меня за шею и бесцеремонно поцеловал. Мои ноги автоматически разъехались в стороны, его теплая ладонь скользила по промежности, залезла под влажные трусики. Мои руки вцепились в его жесткие волосы, язык извивался во рту, переплетаясь с моим языком, его руки уже жадно расстегивали кофту, приближаясь с каменным от возбуждения соскам.
Я внимательно, как будто со стороны, пыталась наблюдать за собой, за своими чувствами и эмоциями. Наверное, если бы я была еще замужней женщиной, я бы сейчас думала о том, как муж, узнавший о моих любовных утехах, будет бить меня долго и мучительно за свое угнетенное достоинство, а я буду кричать на родном русском, как советская «радистка» Кетрин Кин в берлинском роддоме. А утром его дружки из солидарности с удовольствием припрутся меня хоронить.
Тра-та-та-трарарарара-тра-та-та, заверещал мой телефон. Звонил Серж.
– Ты долго будешь прятаться? – с наезда начал он.
– Перезвоню позже! – сухо обрубила я.
– Мы еще встретимся? – спрашивает Тягин, его слова в переводе с культурного означают «я тебя все равно трахну».
– Давай телефон, я сама позвоню! – ответила я. Трахнешь, куда я денусь, тоже в переводе с культурного.
Тягин покорно сидит рядом и ждет. Дурацкая, неудобная ситуация. Ничего, ровным счетом ничего меня не связывает с этим человеком, кроме чертового желания ему отдаться. Но почему в своих девичьих мечтах я представляла не только как мы занимаемся сексом, но и грезила о нашей совместной жизни? Что общего между этими понятиями?