Чезаре Больдрани появился через пять минут, и сотрудник тайной полиции рассыпался перед ним в извинениях. Но Больдрани даже не взглянул на него. Он сразу подошел к Марии и взял ее за руки.
– Ничего не случилось, – сказал он. – Поезжай домой. Вернее, не домой, а прямо в Караваджо. На улице ждет Пациенца, он сам отвезет тебя. Ты должна успокоиться и отдохнуть. А мне нужно утрясти кое-какие формальности.
– Я спокойна, – сказала она, улыбаясь. Этот властный и уверенный человек, перед которым открывались все двери и склонялись все головы, был для нее прообразом будущего того ребенка, которого она носит под сердцем. Да, он будет Больдрани; и судьба улыбнется ему.
– Они с тобой плохо обошлись? – поинтересовался Пациенца, пока вез на своей «Изотта-Фраскини» в Караваджо.
– Нет, – ответила она. – Я бы этого не сказала. Они были невежливы, это да, и спесивы. Но почему они забрали меня?
– Они подозревали тебя в политических связях с твоим мужем.
– Они приняли меня за прислугу, – нахмурилась она.
– Да нет, – солгал он. – Они так со всеми поступают. Шикарный лимузин подкатил к вилле.
– Какими судьбами? – весело спросила Аузония, открывая Марии дверцу. И, не давая ей раскрыть рта, продолжала: – Дай-ка я на тебя посмотрю. Ага, располнела. Когда же появится малыш?
– Через месяц, – сказала Мария, – может, дней через двадцать.
– Ты хорошо сделала, что приехала сюда, – одобрила та. – Надолго останешься?
– На несколько дней, я думаю. Это мы еще не решили. – Светило солнце, и воздух был полон весенних красок и ароматов.
– Ты не устала? – в своей заботливости Аузония была готова внести ее в дом на руках.
– Нет, хочу немного пройтись. – Мария пошла по усыпанной гравием дорожке, забыв про Пациенцу.
– Я вернусь в город, – предупредил ее адвокат.
– Ой, извини, Миммо, – сказала она, остановившись. – Мой эгоизм непростителен. Я думаю только о себе.
– Кажется, этим грешат все женщины на сносях. Как видишь, я тоже в этом немного разбираюсь. – Ему бы понравилась такая жена, как эта, гордая своим материнством.
– Ты не останешься с нами? – спросила Мария.
– У меня дела в Милане. Мне очень жаль. И потом, сегодня вечером я должен ехать в Рим.
– Едешь за границу, – пошутила она.
– К сожалению. – Он любил Рим, но ненавидел министерства, по которым вынужден был там скитаться.
Когда машина Пациенцы исчезла в глубине аллеи, Мария переоделась, разобрала вещи в своей синей комнате и обошла вместе с Аузонией дом. Потом направилась прямиком на лужайку нарциссов, которую Романо разбил по поручению хозяина с большим искусством. Ее красивое платье нежным голубым пятном словно светилось на этом душистом желто-зеленом море, которое ласкал теплый апрельский ветерок.