Марина подбежала к ней, забыв страх. Слова Джессики окрылили ее и наполнили такой гордостью, какой она прежде и не подозревала в себе. Гордостью за кровь свою. За русское имя. За вековечную страну с ее непостижимыми просторами. Сейчас, как никогда раньше, она ощущала себя травинкой, вырванной из родной почвы и немилостивым ветром унесенной на чужбину.
– Да, я – русская! – сказала она. – И чтобы русский человек приехал за тридевять земель склочничать, да сутяжничать, да травить-убивать? Ради замка, каменной этой глыбы? Да мне душно, тошно здесь! Ради вашей тощей землицы, которая зимой и летом одним цветом? Да у меня в России земли немерено-нехожено, богатств не счесть: летом шелка изумрудные, по осени меха лисьи рыжие, зимой серебро морозное – бери не хочу! Там солнце во все небо, там воля вольная!
И, только переведя дух, Марина сообразила, что говорила по-русски. И все-таки, судя по выражению глаз Джессики, та кое-что поняла. Не слова, так их смысл постигла своим острейшим, жесточайшим умом – и прикрыла глаза, чтобы скрыть от Марины мелькнувшее в них выражение страха.
– Тогда… ради чего? – пробормотала она, как бы не Марину спрашивая, а себя. – Чего же ради ты здесь суетилась, подсматривала, подглядывала, вы-спрашивала?
– Ты не поверишь, Джессика, – усмехнулась Марина, опьяненная тем дивным покровительственным, снисходительным чувством, которое испытывала по отношению к Джессике. И вовсе не потому, что та лежала связанная на полу, а Марина стояла над ней. Они обе были сейчас пленницами… И все-таки Марина чувствовала себя выше Джессики, потому что ответ на вопрос, вполне очевидный и единственно возможный, был непостижим для несостоявшейся леди Маккол… для неудачницы, проигравшей именно потому, что она никогда не ведала такого чувства. – Ради любви!
Лицо Джессики поблекло, увяло, сморщилось.
– Как говаривал Лафонтен, два демона раздирают нашу жизнь на части, лишая нас рассудка. Первому имя – любовь, второму – тщеславие. Каждому свое, не так ли? – произнесла она бледными, искусанными губами.
– Каждому свое, – кивнула Марина.
– Но конец-то один! – усмехнулась Джессика. – Движимые тем или другим, мы обе умрем здесь, а бедняга Десмонд решит, пожалуй, что мы обе плюнули на него и решили попытать счастья где-нибудь в ином месте. А ведь он мог быть счастлив не с одной, так с другой… Но беда в том, что он принадлежит к тем людям, для которых часы любви всегда спешат либо отстают. Короче говоря, они любят тех, кто не любит их, но не любят тех, кто их любит. Впрочем, ему недолго сокрушаться.