Герасим, самый опасный в доме человек после господ, любимый их слуга и отъявленный наушник, громогласно вторил барыне: мол, не задумается прийти ночью в девичью – выискать ослушниц. Девки боязливо отводили глаза: знали, что Герасим не только по-звериному жесток, но и столь же похотлив. Все ему сходило с рук!
Да, страху барин с барыней напустили на все поместье. Однако никакие запреты и угрозы не могли помешать любопытным девушкам, скажем, наесться на ночь соленой капустки до отвала, чтобы ночью мучила их жажда, а воды напиться подал бы им во сне суженый!
Только Марине такое гадание казалось ненастоящей забавой. Уж сколько раз его пробовала, а все попусту: сны растворялись в ночи, поутру она никак не могла их вспомнить. А ведь ей уже девятнадцать, пора узнать, какая ей приуготована участь. И даже ежели суждено остаться вековухой, то следует проведать об сем заранее, чтобы подумать о будущем. Терпение ее от жизни при жестокосердных опекунах истощилось, и, ежели не найдется мужчина, который возьмет на себя заботу о ней, Марина возьмет свою судьбу в свои руки. В конце концов, по завещанию родительскому, она столь богата, что даже самый зажиточный монастырь с радостью примет эти богатства – вместе с их обладательницей. Правда, сказано было в завещании, что Марина может войти во владение состоянием либо при замужестве, либо достигнув двадцатилетия. Один лишь год ей осталось терпеть в своем доме постылых опекунов, а пока и пикнуть не смей. Эх, сбежать бы куда на этот год… Хоть за тридевять земель!
Марина невесело усмехнулась – да и ахнула. Ну о чем она думает? Ведь полночь наступит с минуты на минуту, а у нее еще ничего не готово!
Она схватила зеркало, тайком унесенное из светелки, прислонила его к чурбачку, поставила рядом свечу и пару красивых серебряных стаканчиков с вином да положила два ломтя пирога. Вот все, что удалось раздобыть: ключи от буфетов и шкафов с хорошей посудой тетка самолично носила на поясе. А вдруг жениху не понравится угощение? Вдруг ей сужден царский сын, к примеру?
Очень хотелось перекреститься, как перед началом всякого дела, однако ж никак нельзя. Марина поглубже вздохнула и проговорила заветные слова: «Суженый мой, ряженый, приди ко мне вечерять!»
Собственный голос показался Марине до того дрожащим и жалобным, что она рассердилась. По счастью, заклинание следовало произнести трижды. В другой раз голос звучал уверенней, ну а в третий и вовсе хорошо. Она уставилась в зеркало так пристально, что заслезились глаза.
А там ничего не было, кроме дрожащей свечи и бледного девичьего лица. Глаза казались темными и глубокими, и Марина подумала: кабы и в самом деле были у нее такие загадочные глаза, может, и не сидела бы она сейчас в баньке, гадая, грядет ей свадьба или нет: небось уже кто-нибудь к ней посватался бы. Хотя… Где б он увидал Марину, жених богоданный? На балах она почти не бывает, одета так, что уж лучше таиться в уголке, не выставляя на всеобщее обозрение мятые фижмы и вышедший из моды роброн. Только год остался… Целый год! Ах, кабы и впрямь сбежать куда-нибудь, а ко дню своего двадцатилетия заявиться к тетке с дядькою… Но разве от них скроешься? Настигнут, схватят, приволокут назад подобно опозоренной дворовой девке… У Марины ведь ни денег на путешествие, ни места, где можно притаиться, нет.