– А пропуск оформлять? – крикнул им вслед прапорщик Коробец.
– А если он за ночь девять раз придет, пять раз один и четыре с адвокатом? – спросил у него Олег Леонидович и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, пошел дальше по коридору вслед за фигурой неведомого Коробцу Гурова, которого здесь, выходит, все знали и уважали так, что хоть фуражку ломай перед ним.
– Новичок, – спокойно сказал капитан, не углубляясь в анализ поведения своего подчиненного.
Прапорщик молча выслушал наставления капитана, кивнул и задумался.
– Вы что? Не показывали ему удостоверение? – спросил капитан Гурова.
– Он даже не спросил его у меня, – строго и безразлично ответил Гуров, подойдя к крайней камере, той, где обычно держали задержанных сотрудников правоохранительных органов.
– Но ведь ночь, товарищ капитан. Условия повышенной бдительности, – не унимался Коробец.
– Хватит орать! Спать охота! – крикнул кто-то из камеры. – Разорались…
– Ночь? – переспросил капитан, сообразив, что Коробец так и не понял, кто такой Гуров. – Вот и приготовь им кофейку да принеси по две чашки. Чтобы завтра не вылететь с работы, – он пожитейски подмигнул своему подчиненному. – В двадцатой камере.
Последнее высказывание было адресовано Гурову. Полковник кивнул. Звякнул запор.
– Есть! – без особого энтузиазма буркнул прапорщик и пошел запирать двери проходной, а также готовить кофе и, если потребуют, бутерброды. А если еще сильнее потребуют, он и в магазин побежит за тем, за чем послан будет.
Крячко не спал. Он, прикрыв глаза и вытянув ноги на нарах, мучился одним единственным вопросом. Кто? Кто так ловко его подставил?
Капитан пропустил Гурова в камеру, посмотрел на часы и хрипло сказал:
– Давайте в темпе, мужики. Все-таки, если разобраться, это я нарушаю устав, а не мой прапор.
После этого он замкнул камеру на замок.
Гуров подошел к лежавшему на спине Крячко. Станислав открыл глаза. Гуров заглянул в них и увидел то глубокое чувство безнадежности, которое переполняло сердце его товарища, все понял, и они просто молча пожали друг другу руки. Гуров постоял еще немного подле неподвижно лежавшего в депрессии друга и соратника, а потом перешел к противоположным пустующим нарам и сел, устало скрестив между собой пальцы рук. Говорить было трудно, поэтому оба молча глядели друг на друга. Так прошла минута или даже чуть больше. Подниматься Крячко не хотел, но все же сел. Волосы на его голове были растрепаны и сбились на правый бок.
Гуров, осмотрев помещение, с щемящей грустью подметил:
– Телевизор бы сюда.
Он вроде бы пошутил, но тут же почувствовал, что невинная на первый взгляд реплика пришлась явно не к месту и не ко времени.