Тетя Зина, соседка с первого этажа, попросила купить ей продуктов – лентяйка и иждивенка. Супермаркет за углом. Чего не сходить, когда целыми днями дремлет на скамейке у подъезда. Все почему? Любопытство замучило. Вдруг в ее отсутствие что-нибудь произойдет, а она не увидит.
Данила притащился с очередной шабашки заросший, грязный и дурно пахнущий. Быдло сермяжное. Мог бы и в порядок себя привести, прежде чем ей на глаза показываться. Знает ведь, что она его с трудом терпит, а если не знает, то давно бы догадаться пора…
Эльмире порой казалось, что она безумна. Так ненавидеть людей, так не переносить все то, что тебя окружает, мог только человек с полностью разрушенной психикой. Она запиралась в своей комнате. Часами ревела, благодаря Господа хотя бы за то, что не лишил ее такой возможности. И просила, просила судьбу об избавлении от мерзости своего существования…
Исцеление от ее безумства наступило как-то вдруг и сразу.
В тот день умерла ее свекровь. Умерла тихо, с улыбкой. Хотя страшная болезнь иссушила ее тело и вымотала душу. За два часа до конца она вдруг пришла в себя и глазами сделала ей знак присесть рядом.
Эльмира взяла табуретку и, установив ее ближе к изголовью, села.
Вера Васильевна, прежде тучная, дебелая матрона, а теперь сухонькая, едва угадывающаяся под одеялом старушка, открыла глаза и совершенно осмысленным взглядом уставилась на сноху.
– Не смей его обижать! – голосом прежней властной Веры Васильевны вдруг отчетливо произнесла она.
Эльмира от неожиданности даже вздрогнула. Все последние дни ее свекровь лишь сипло просила воды и лекарства. Задыхалась, шипела что-то плохо различимое, а тут вдруг полный силы голос…
– Что вы! – забормотала она, оправившись от потрясения. – Вы о Даниле? Все будет хорошо, Верочка Васильевна. Вы не печальтесь. Все будет хорошо…
– Нет. – Боже, насколько была сильна любовь этой женщины к своему сыну. В эти последние минуты она расходовала свои последние силы на то, чтобы выпросить у нее для него благодати. – Ты ненавидишь его. Я все вижу. И меня и всех. Эмка, ты глупая, глумная баба. Зажратая по всем статьям. Не знаешь, чего хочешь от жизни. А жизнь, она… Ох, знала бы ты, дура, как пожить-то охота… Все внуков ждала от вас. Думала, что родишь и поумнеешь. А тебе Господь и детей не дал, потому как пустая ты внутри. Вся пустая. Без сердца ты. А коли сердца нет, значит, и любить не можешь. Данилушка, сыночек…
Вера Васильевна прикрыла глаза, и грудь ее начала с шумом вздыматься. Пальцы судорожно вцепились в край одеяла. Обесцвеченная голубоватая кожа натянулась на острых костяшках суставов, того гляди порвется. Эльмире сделалось жутко. Время клонилось к вечеру. За окном смеркалось, комната погружалась во мрак. Она побоялась зажечь свет, чтобы не беспокоить больную, и сейчас жалела об этом. А тут еще Вера Васильевна, которая было затихла, вновь открыла глаза и начала говорить. Теперь каждое слово давалось ей с большим трудом.