– Черта с два! – сказала бабка. – Это он тебе обещает. Он зимой машину, считай, не выводит… Бережет… Я с цыганом договорюсь. У него конь хороший… Ты только деньги оставь.
– Сколько? – спросила мать.
– Ну, десять, – неуверенно ответила бабка.
Мать заверещала: «На такси и то будет меньше! Это ж откуда у меня такие деньги, чтоб за какую-то грязную лошадь десятку!»
Оставила пять рублей.
Маша тогда же сама сходила к бригадиру. Тот долго прицокивал языком, оглядывая Машу.
– Ну, ты какая стала! Ну, какая!
Маша дала себя и похвалить, и слегка потрогать, для главной цели – не жалко. Даже интересно посмотреть, что с мужиком в этом случае делается и как им легко становится управлять.
– Отвезу! Отвезу! – горячо обещал бригадир, тиская Машину грудь. – Как же не помочь, как же?
Посмотрела Маша на всякий случай и цыганского коня. Ничего конек, славный, гладкий. Цыган, правда, никакой.
– Сколько возьмешь, цыган, до «Рассвета коммунизма?» – спросила Маша напрямик.
– Сколько! Сколько! – ответил цыган. – Мы не такси. Мы живые. Мы посмотрим…
Но все случилось иначе. До того, как ей родить, едва присев на ведро… До того, утром, она слышала разговор деда и бабки. Считалось, что они говорят тихо, на самом же деле… бу-бу-бу, бу-бу-бу – все слышно.
– Раньше, понеси девка без мужа, позора бы, позора не обобраться, – говорила бабка за утренним борщом, – а сейчас – плюнь в глаза – божья роса…
– Как без мужа? – не понял дед. – Он же на фронте с афганцами?
– Ты что? – смеялась бабка. – Совсем дурной или прикидываешься? Это они крайнего нашли, а кто там отец на самом деле – дело темное… Я так это понимаю…
– Не могет этого быть, – возмутился дед. – Мать бы не допустила. Она ж партейная.
– Господи, делов! – хлебала бабка. – Да у них, партейных, у первых такое и случается. Кто у нас самый гулевой? Секретарь комсомола… У них так заведено… И Мария такая… На мужиков зыркает с пониманием… Ты, олух царя небесного, ничего не видишь… Я так думаю, померло бы дите – хорошо было бы…
– Тьфу на тебя, старая! – возмутился дед.
– И думать нечего – хорошо…
Удивилась Маша бабкиному уму, кто бы мог подумать? Деревня деревней, а на три метра под землей видит. Наверное, Маша в нее. Мать – нет. У матери ума мало. Иначе жила бы лучше. Правда, жизнь бабки вроде как тоже опровергала наличие ума. Жила хуже некуда, но Маша объяснила так: раньше как жить, понятия не было. Не помер с голоду – и слава Богу. Отсчет шел отсюда, а живи бабка молодой сейчас – ух! Добилась бы, думала Маша, своей цели.
А на другой день это случилось. Маша и ахнуть не успела – родила. Бабка едва успела подхватить. Был такой момент, когда Маша подумала: сейчас бабка ее освободит. Был такой момент, когда бабка, перерезывая пуповину подумала: ишь, какая здоровенькая правнучка, а зря… Но это так, поверхностные мысли, потому что основные были и не мысли вовсе, а поступки – обтереть, завернуть дитя, принять послед у Маши, дать ей попить, переложить в чистое, – короче, дела все мелкие, но все об жизни, об том, чтоб сохранить.