– К люкам!
Он знал, что в любой момент могли рвануть и другие заряды (вряд ли Михалыч и его люди ограничились одним), но бросился на нижнюю палубу. Ученый горец и профессор живо бежали за ним. Северное сияние на глазах бледнело, будто вылиняло от взрыва. Черный жирный дым поднялся над загоревшимися на корме бочками с бензином. Если Михалыч видит издалека взрыв, он, наверное, доволен, подумал Семен и понял наконец почему его не убили.
Зачем брать лишний грех на душу?
В начале войны Семен Юшин, пятидесятипятилетний боец народного ополчения, после ранения попал в плен под Смоленском. В памяти навсегда остались выходящие на бреющем «мессершмиты» и резкие, стремительно приближающиеся фонтанчики пыли. Боли Семен не помнил. Пришел в себя в концентрационном лагере, где его малость подлечили. Точнее, сам он встал на ноги, не подвело здоровье, и хорошо, что встал. В сентябре сорок первого года пленных погрузили в грузовики и отправили в немецкий городок Шлюссендорф. Ничем хорошим этот городок Семену не запомнился. Ну, может, тем только, что в баланде встречались иногда картофельные очистки.
А в конце сорок второго Семен Юшин оказался на территории Голландии, неподалеку от германской границы.
Заключенных держали в старинном форте неизвестно каких времен.
Каменные стены, поросшие поверху рыжей травой и мелкими кустиками, в некоторых местах поднимались на три, а то и на четыре метра. За стенами тянулся широкий ров, местами пересохший, а местами полный зеленой, вонючей, полной лягушек воды. Вдоль рва стояли немецкие часовые, стрелявшие без предупреждения. Тогда летела в воздух каменная крошка, выбитая пулями из каменных стен, люди в двориках форта испуганно втягивали головы в плечи. После десяти часов вечера, то есть сразу после работ, полагалось прятаться в подземных казематах, но там всегда пахло гнилью, несло сыростью, гуляли нездоровые сквозняки. Говорили, что ниже, под казематами, располагается целая система тайных подземных переходов, но, скорее всего, это не соответствовало действительности. Когда однажды трое поляков попыталась пробиться под стены форта, везде они наткнулись на плотный слой камней, пройти который, не имея специальной техники, было невозможно. А единственный настоящий туннель, который, возможно, выводил наружу, был завален дровами. Все знали об этом туннеле, но поднять дрова за одну ночь и скрыть следы такой огромной работы тоже было невозможно, тем более что капо, назначаемые немцами из самих заключенных, старательно следили за каждым, кто смел ночью выходить из камер. Особенно усердствовал капо Гном – горбатый человечек, возможно поляк, возможно силезский немец, умевший ругаться по-польски, по-русски и по-немецки. Благодаря его стараниям двое заключенных были уже расстреляны, а полякам, пытавшимся совершить побег, на ночь навешивали на ноги и на руки железные кандалы. Заключенные давно вынесли капо Гному смертный приговор, но он обладал нечеловеческой интуицией и никогда не ночевал в казематах. Не один год проведя в форте, он умел появляться и исчезать, как привидение, в самых неожиданных местах и в самое неподходящее время. Вполне возможно, что он в самом деле знал какие-то скрытые ходы и умел подслушивать. Даже новоприбывшие скоро понимали, что болтать не следует ни в казематах, ни в тесных двориках.