– А если аист прилетит? – нервничал Колотовкин.
– Ну, так я ж не лягушка. Видишь, луна какая полная? А на ней как бы два мужика. Один с вилами, грозный. Это Павлик. Ты бойся Павлика, он скоро обманет тебя. – Вдруг смело сбросила полушубок. – Я ведь ничего такого не умею… Никогда, ни разу… И Павлик говорил, что ты только плохому учишь… Мы с Ниночкой только немножко баловалась, а так ничего…
И спросила:
– А не будет больно?
Однажды сказала:
«Хочешь, покажу потаенное место».
«Где Ниночка утонула?»
«Ага».
«Там сыро, наверное?»
«Да нет, там камни… И очень тихо…»
С тишиной, впрочем, не получилось. Сперва все испортил анекдот, рассказанный Виталием. Дескать приплыла русалка к водяному, спрашивает: «Чего люди такие жестокие?» – «А ты с чего взяла?» – «А вот видела, как связали человека веревкой, опустили его на дно омута и давай таскать». – «А ты чего?» – «Ну, я перерезала веревку. Человек теперь спокойно лежит на дне, не мучается». – «Ну, ты молодцом! Только так больше не делай. Водолаз это был». А за полверсты до нужного места услышали вдали хрип гармоники, и голос хриплый: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»
– Чего это?
Неприметная тропка терялась в мокрых разливах.
Кривые хилые сосенки тянулись по краю неширокой сухой гривки.
Кругом, правда, растрескавшиеся камни, на них сизые пятна лишайников, а из-за сосенок все тот же хриплый голос. Будто не пел человек, а спасал душу. И правда. Расходясь, открыли чахлые болотные сосенки вид на север, на совсем уже темные непроходимые болота – скучная острая осока, кочкарники, необозримо застилающие серую перспективу, а на берегу плоского озерца на сухом камне (одну ногу неудобно откинул в сторону, другую наоборот согнул в колене, видно, в такой позе его застигли) увиделся плечистый мужичонка в резиновых болотниках до бедер, в брезентовых штанах и в штормовке, из под которой синели полоски матросского тельника. Уставясь в прищуренные глазки огромной медведицы, нависшей над ним, как замшелая ель, мужичонка не халтурил, от души растягивал меха: «Пощады никто не желает…»
А медведица кивала.
Как бы смахивала лапой слезу.
На сердце лег ей последний бой «Варяга».
Но строгости не теряла. Стоило мужичонке сбиться с мотива, повторить куплет, как медведица нехорошо взметывала в воздух кривые когтистые лапы. «Ну, совсем не терпит фальши», – одобрил Виталий.
И рявкнул на весь лес:
– А вот твою мать!
Когда прыгающий бурый тяжелый зад затерялся среди кочек, Виталий и Катерина осторожно приблизились к неизвестному. Он торопливо оттер грязным платком лоб и выдернул из кармана початую бутылку.