– Там, там и там… Ну, и конечно энергетические глисты, - мальчик печально улыбнулся.
– Ага, что я говорил! Спасибо, Проша, ступай! - похвалил Огуревич.
– А что - «там, там и там»? - уточнил Кокотов, мнительно щупая уплотнение в носу.
– Для конкретной диагностики вас надо сканировать на клеточном уровне. А это уже совсем другие энергетические и прочие затраты. Ступай, сынок, ступай!
Мальчик пожал плечами, повернулся и, не снимая повязки, вышел из кабинета походкой вполне зрячего, но утомленного человека.
– Вот видите! - покачал головой Аркадий Петрович. - Вам надо собой срочно заняться! Проша недавно у артиста Наумова диагностировал тромб. Еле довезли. Сейчас снова снимается…
Распахнулась дверь и вошел Жарынин, бодрый и подтянутый, как школьный физрук.
– Ну, - строго спросил он, присаживаясь к столу, - как вы тут? В корпускулярно-волновое состояние еще не перешли?
– Как видите, - отозвался Огуревич, задетый насмешливым тоном.
– Тогда есть мотив выпить! - Дмитрий Антонович кивнул на коньяк.
Огуревич покорно налил Жарынину и Кокотову по полной.
– А ты как всегда?
– Угу…
Соавторы чокнулись, а директор снова набряк и обмяк. К алкогольному цветку, уже начавшему увядать в организме Кокотова, добавились новые, свежие бутоны.
– Да, кстати, коллега, - отнесся Жарынин к соавтору. - У вас, конечно, нашли энергетические глисты?
– К сожалению… - кивнул безутешный Андрей Львович.
– Я так и думал, - покачал головой режиссер и повернулся к директору. - Ну, хомо люциферус, рассказывай, как ты докатился до этого! Что происходит в «Ипокренине»? Только честно и без разных там ваших блаватских штучек! - Он грозно кивнул на базедовый портрет. - Иначе помощи от меня не жди!
Аркадий Петрович вздохнул, и его лицо стало скорбноэпическим.
Рассказ Огуревича был долог, многословен, витиеват и туманен. Несколько раз он, отклоняясь от темы, пытался уплутать в мутные проблемы трансморфизма, объяснял, что и лучевая форма жизни - не окончательная фаза эволюции, что вполне возможно превращение человека в чистую мысль… Но Жарынин каждый раз жестко возвращал его к реальности, которая оказалась грустна и темна, как первая брачная ночь пенсионеров. Из всего того, что Кокотов сумел понять, складывалась вот такая странная картина…
Оказывается, чтобы попасть на жительство в «Ипокренино», пожилому деятелю нужно было обладать, во-первых, как минимум, званием «Заслуженный работник культуры» (сокращенно - «Засрак»), а во-вторых, собственной жилплощадью. Только безвозмездно отдав ее, ветеран мог получить однокомнатное пристанище в ДВК, пансион, медицинское обслуживание и, наконец, гарантированное погребение в случае преждевременной или естественной смерти. В советские времена в сданные стариками квартиры тут же въезжали очередные деятели культуры, страдавшие жилищной недостаточностью, а творческие союзы взамен перечисляли в «Ипокренино» деньги, необходимые для содержания ветеранов. Но когда в Отечестве завелся капитализм, ситуация изменилась. Теперь квартиры передавались в специальный фонд «Сострадание», который их выгодно продавал, а средства под хорошие проценты помещал в банки. Последние пятнадцать лет несменяемым президентом «Сострадания» был Меделянский - создатель незабвенного Змеюрика. Таким вот образом удавалось все эти непростые годы окормлять ветеранов и содержать разветвленное ипокренинское хозяйство.