Прогресс основан на сравнительности – больше-меньше, лучше-хуже, но с его же собственной точки зрения. Истины вне себя прогресс найти не может – и тогда, когда он ложен. Да и не хочет – это для прогресса было бы регрессом. (Тут было написано еще что-то, но – потеряно. Я ведь, как правило, множество бумаг теряю. Жаль!)
А еще повезли нас с Собко далеко на юг, в провинцию Хунань, в деревню Шаошань, на родину Мао Цзэдуна. Показали его хозяйство. Мальчик Мао получил в наследство четырех волов, богатый был мальчик – в среднем в Китае приходилась в ту пору 1/8 вола на одного крестьянина. Работать на четырех волах 14-летний мальчик, конечно, не мог, тем более что он учился в хунаньском педагогическом училище. Он нанимал батраков (говорится не в упрек).
Посмотрели мы с Собко на это хозяйство, обменялись соображениями: трудолюбивый был мальчик, жил неплохо. В книгу отзывов записали, что мы и сегодня верим в нерушимую советско-китайскую дружбу. Переночевали в гостинице для посетителей деревни Шаошань, а на другой день заглянули в книгу отзывов – там страницы с нашей записью нет.
Мы вернулись в город Чанша, центр провинции Хунань, нас поселили в очень странной гостинице – грязноватая казарма, облезлые номера с шикарными балдахинами ярко-красного цвета над облезлыми же кроватями. Я – на четвертом этаже, Собко – на втором. И что нас поразило: огромная гостиница пуста, такое впечатление, будто мы – единственные здесь постояльцы. Поужинали. Переночевали. Договорились с переводчицей (мы звали ее Соней, я встречался с ней не раз и в Советском Союзе, она приезжала к нам с высокопоставленными делегациями) о завтрашней встрече, и Соня куда-то уехала. Уехала – и конец: нет ее ни завтра, ни послезавтра. Утром, днем, вечером к нам приходит официант, мужчина крупный, в белом, и произносит: “Зав-трак!”, “О-бед!”, “У-жин”. И мы идем в совершенно безлюдный ресторан, он нас быстро обслуживает, мы уходим… (Официант, мы догадывались, знал русский язык, мы ели молча).
Мы сселились в один номер, к Собко, на втором этаже. Нервный Собко начал болеть.
Я иногда выходил на улицы Чанша (недалеко) и видел: китайцы, все в серо-зеленых робах, возбуждены, читают газеты, размахивают руками, собираются в толпы. На меня смотрят не то с подозрением, не то с недоумением, я думаю: “Война!”. Война уже была – индо-китайский конфликт – это мне известно, но и кубинский кризис – вот он, он, может быть, уже перешел в советско-американскую войну? Ядерную. Какие картины рисует воображение – об этом и говорить не стоит. (Позже Собко подарил мне пленку с эпизодами нашей поездки, ее попросила у меня жена Е.Ю. Мальцева и не вернула.)