– Даже тогда, когда он нанес мне оскорбление, велев обыскать мои носилки в нескольких лье от Сакса, когда я выехала из Парижа, направляясь к вам, сир?
– Ну, когда имеешь брата таких строгих нравов, – заметил Генрих своеобразным тоном, по которому нельзя было судить, шутит он или говорит серьезно, – брата-короля, столь щепетильного…
– Он должен был бы охранять подлинную честь своей сестры и всей своей семьи. Ибо я не думаю, что, если бы сестра ваша, Екатерина д'Альбре, явилась жертвой скандальной сплетни, вы бы дали этому скандалу полную огласку, прибегнув к помощи гвардейского капитана.
– О, я ведь добродушный, патриархальный буржуа, – сказал Генрих, – и король-то я только для смеха, что же мне, черт возьми, делать, как не смеяться? Но письмо, письмо, ведь оно адресовано мне, и я хочу знать, о чем там речь.
– Это коварное письмо, сир.
– Подумаешь!
– Да, да, и в нем больше клеветы, чем нужно для того, чтобы поссорить не только мужа с женой, но и друга со всеми своими друзьями.
– Ого! – протянул Генрих, выпрямляясь и нарочно придавая своему лицу, обычно столь открытому и благодушному, подозрительное выражение. – Поссорить мужа с женой, то есть меня с вами?
– Да, вас со мною, сир.
– А по какому случаю, женушка?
Шико сидел как на иголках, и хотя ему очень хотелось есть, он многое бы отдал, чтобы только уйти спать даже без ужина.
– Гром разразится, – шептал он про себя, – гром разразится.
– Сир, – сказала королева, – я очень сожалею, что ваше величество позабыли латынь, которой вас, однако же, наверно обучали.
– Сударыня, из всей латыни, которой я обучался, мне запомнилось только одно – одна фраза: «Deus et virtus aeterna» 12– странное сочетание мужского, женского и среднего рода. Мой учитель латинского языка мог истолковать мне это сочетание лишь с помощью греческого языка, который я знаю еще хуже латыни.
– Сир, – продолжала королева, – если бы вы знали латынь, то обнаружили бы в письме много комплиментов по моему адресу.
– О, отлично, – сказал король.
– Optime 13, – вставил Шико.
– Но каким же образом, – продолжал Генрих, – относящиеся к вам комплименты могут нас с вами поссорить? Ведь пока брат мой Генрих будет вас хвалить, мы с ним во мнениях не разойдемся. Вот если бы в этом письме о вас говорилось дурно – тогда, сударыня, – дело другое, и я понял бы политический расчет моего брата.
– А! Если бы Генрих говорил обо мне дурно, вам была бы понятна политика Генриха?
– Да, Генриха де Валуа. Мне известны причины, по которым он хотел бы нас поссорить.
– Погодите в таком случае, сир, ибо эти комплименты только лукавое вступление, за которым следует злостная клевета на ваших и моих друзей.