Всадники (Кессель) - страница 220

Турсен посмотрел на свой пояс, потом на пояс Уроса, кивком головы показал на его плетку и сквозь стиснутые зубы приказал:

— Дай сюда!

Урос повиновался. Он не мог противиться, хотя и понимал, что отец решил отхлестать его. Турсен обхватил ее гладкую рукоять. Наконец-то! Он не ударил Уроса сразу, он ждал пока его гнев хоть немного уляжется, чтобы наказание не выглядело, как срыв старого человека, но было спокойным и весомым. Он взглянул Уросу в лицо и не нашел в нем ни капли страха, — напротив, тот, вцепившись руками в подушки, смотрел на отца нетерпеливо, и всем своим видом, казалось, кричал: Бей! Ну, же! Ударь скорее, чтобы я знал, что мне делать дальше!

«Опять он хочет меня убить, — с болью подумал Турсен, поворачивая рукоять плетки в руках, — или просто приготовился перенести удар молча?»

Он посмотрел на сына снова и решил:

«Если я ударю его, все будет кончено между нами. Я думал, что потерял его навсегда, а он вернулся. Но больше Аллах не сделает мне такого подарка».

Турсен опустил голову ниже, словно пытаясь разглядеть что-то на концах плетки, пропустил кожаные ремни между пальцами и, помолчав, сказал:

— Действительно, тут еще четко видно то место, куда ты привязывал камень, чтобы убить безухих собак.

Урос охнул и закрыл лицо руками… И отец, и сын молчали долгое время.

Наконец Турсен поднялся, подошел к Уросу, положил руку ему на плечо и между делом бросил плетку ему на колени.

— У меня больше нет моей, — сказал он ему, — Ты не заметил?

— У меня нет права, спрашивать тебя о причинах, — ответил Урос.

— Это так, — согласился Турсен, — но сейчас самое время, чтобы я рассказал тебе о них. Я решил, что не имею больше права носить мою плетку, после того, как забил ею до смерти одного из лучших и послушных коней.

— Как? Ты? — прошептал Урос и вздрогнул.

— Да, я. — кивнул Турсен, — Я сделал это пытаясь наказать самого себя, за свою собственную вину.

И четко проговаривая каждое слово, он добавил:

— Послушай меня, Урос. Если человек, ослепленный страстями, совершает несправедливость, какой бы страшной она не была, но затем, перед лицом милосердного Аллаха, признает свою вину и корит себя, и раскаивается, и пытается, если это только возможно, все исправить, — тот может считать себя человеком и не опускать головы. Но тот, кто планирует преступление хладнокровно, а затем и совершает его, тому нет прощения, и даже раскаявшись, он должен стыдиться самого себя до конца жизни.

А теперь, Урос, подумай хорошо над этими словами. Потому что судьей будешь ты, и приговор будешь выносить тоже ты.