Не останавливаясь, он выдрал с корнем черничный куст со спелыми, налитыми ягодами и принялся его обгладывать. Кислая, зараза и, главное, что ешь, что нет, только в животе бурчит! Он выбросил раскулаченный куст. Продолжить разорение черничной плантации? Да ну ее к Аллаху, еще поплохеет…
А вот это куда как лучше: по правую руку раскинулся малинник. Да, такие к двадцатому веку в лесу повывелись, – ветки усеяны алыми ягодами размером с крупную виноградину!
Мимо этакого великолепия Степан пройти никак не мог. Хороший солдат – сытый солдат. Наплевав на самострелы и ямы, в конце концов, живем однова, он забрался в малинник и принялся уплетать за обе щеки. Что такого, что он немного подкрепится, хазары никуда не денутся, да и Алатор на рожон не полезет, не захочет почем зря башкой рисковать. А голодный обморок личного состава победе союзных войск не поспособствует.
Черноволосый, рослый, в широченной льняной рубахе, Степан выглядел, мягко говоря, странно посреди малинника – уж больно несерьезный кустарник. В нем какой-нибудь девчушке-пичужке копошиться, а не ему, медведю бурому. Но, слава всевышнему, потешаться было некому.
Наконец желудок унялся. Уф! После Степанова набега кустарник выглядел так, будто в ближайшей деревне устроили распродажу виагры, не хватало только трусов-парашютов, сгоряча забытых какой-нибудь бабой Маней на ветке. «А славно было бы устроить у них тут сексуальную революцию, – развеселился Степан, – или, скажем, тантра-йогу привить, основал бы секту „свободной любви“, стал бы уважаемым человеком».
Вообще-то свое будущее в этом мире Степан видел весьма туманно. Кто он здесь? В лучшем случае – чужестранец, невесть зачем приперевшийся из далеких краев, а в худшем – материальное воплощение какой-нибудь злой силы, недаром его Гридя за вурдалака принял.
По образованию психиатр, по судьбе-злодейке колдун-экстрасенс, по призванию сын турецкого верноподданого, каковых сынов развелось в его прошлом-будущем, как собак нерезаных, чем он может обеспечить здесь себе безбедное существование?
Так уж устроена голова, что, ежели дать ей свободное время, не занятое каким-нибудь сугубо практическим делом, то в нее наверняка полезут самые дурные и несвоевременные мысли о судьбах родины, но это в компании и под водочку, а если ты бредешь один по незнакомому лесу – о своей злосчастной судьбине.
Вот и одолевали Степана всякие нехорошие мыслишки, хоть ведро холодной воды на себя выливай…
Между тем думать надо было о другом, а именно: как выбраться живым из всей этой переделки и вернуться в злополучный две тысячи четвертый год, из которого в жуть эту и ухнулся. Для начала, конечно, следует покумекать о том, как вообще остаться в живых. «Ладно, подожди кручиниться, – тряхнул черными кудрями Степан, – может, еще и не переживешь этот денек, тогда и проблем никаких…»