Но меч Алатор не трогал, а демонстративно поигрывал кистенем. Как «новый русский» ключами от «мерседеса»! Только вот «брелочком» таким вполне голову проломить можно. Типа не думай озорничать, в натуре… Знакомый, ох, знакомый типаж. Наверное, в каждом времени имеется. Архетип-с, как сказал бы Карл Густав Юнг.
Селение оказалось довольно обширным. Более ста дворов, но разбросаны как попало. Ни намека на улицы. Стены изб присыпаны землей, но не до самой крыши, венцов на пять-семь, а крыши покрыты дерном. Окон Белбородко не заметил, хотя, может быть, они с другой стороны. Вместо двери, словно единственная глазница изувеченного Одиссеем циклопа, чернел проем.
Повсюду привольно разгуливали здоровущие псы, оглашая хозяйским лаем окрестности. Заборы не опоясывали избы, видимо, своих жуликов в селении не опасались. Чумазые босоногие детишки в долгополых рубахах возились в пыли. Кое-где попадались дюжие недоросли в точно таких же рубахах, занятые мелкими хозяйственными трудами: кто тащил ведра с водой на коромысле, кто колол дрова, кто чистил скотину, предварительно выведя оную из хлева. То, что здоровенные парни разгуливают без порток, Степана не удивило – они еще не прошли обряд инициации, потому считаются детьми, детям же портки не положены!
Несколько раз попадались по пути бабы. Пялились на Степана, как эскимосы на слона. Лишь одна, дородная, с одутловатым лицом, кормившая кур, оторвалась от дела и, смачно сплюнув, столь же смачно выругалась в том смысле, чтобы проваливала нежить восвояси. Алатор прикрикнул на нее. Бабища не решилась ответить и, беззвучно шевеля губами, вернулась к курам.
Слава бежала впереди Белбородко, ох, недобрая слава!
Мужиков по пути встретилось человек двадцать. Остальные, видно, были заняты на пашне или сенокосе. Хмурые, кряжистые, похоже, они не ждали от жизни ничего хорошего. Чем-то они были сродни этим избам – такие же угловатые, неказистые и… готовые столь же упорно противостоять любым жизненным невзгодам. Пока стены не рухнут. Ну, а коли рухнут, чего ж тогда поделаешь? Судьба-то не тетка!
В основном мужики занимались тем, что правили косы или запрягали лошадок в телеги – везти стога, не иначе.
Едва завидев односельчанина, Алатор делал жест, и вся процессия останавливалась. Алатор подходил к мужичку (тот нехотя отрывался от хозяйственных дел и поднимал хмурый взгляд) и принимался за агитацию. Дескать, должен тот бросить все свои дела и идти к Родовой Избе, потому как в этой самой Родовой Избе будет учинен суд над чужаком (тут Алатор тыкал пальцем в Степана), который осмелился нарушить их справедливые законы и который вообще не поймешь кто такой. Может, и колдун! Сперва старейшина решит, колдун он или нет, это-де Азей сделает в одиночестве, чтобы честной люд не пострадал, ежели вдруг пришлец окажется колдуном и пакостить начнет, а потом на суд пришлеца вытащит. На суде люд и решит, как по правде поступить с пришлецом надобно, потому что пролил он кровь и зубы выбил у достойных мужей местных (тут он показывал на «черносотенцев»), а за кровь и зубы надо отвечать, сие все знают.