Фотографии вышли так себе. Девчонка была здорово испуганной, и ее затравленный взгляд совершенно не соответствовал расхристанности поз. Но Николай с помощью этих фотографий действительно мог вновь и вновь погружаться в волнующую атмосферу того удивительно дня, когда он приметил в очереди черноволосую красавицу. Фотографии, кстати, он ей выслал, раз уж обещал… Он человек слова.
И с тех пор пошло. Щербань выглядывал в очереди очередную юную особу и приглашал в студию. Он ни на йоту не отступал от сценария получения первого удовольствия: после фотографий анфас и в профиль устанавливал софиты на полу и просил девчонок раздеваться. Сначала просил. Потом требовал. Некоторые сопротивлялись, но недолго. Боялись. Все-таки он специально отбирал очень молоденьких и неискушенных. Но и среди молоденьких попадались такие, которые были на все готовы. Но Николаю больше нравились такие, которые не готовы… Удовольствие от них было слаще.
Однажды в хорошую погоду, перекуривая на лавочке возле метро, Николай увидел довольно немолодого дядю, который с большим увлечением перелистывал журнал «Бульвар – для вас!». Заметив взгляд Щербаня, пенсионер не смутился. Напротив. Он показал ему фотографию обнаженной крутобедрой красотки и сказал:
– Подумать только! Сейчас на что хочешь, на то и смотри! А в наше время и с женой-то… в кромешной тьме… Стыдились…
Они разговорились. Слово за слово… И Николай понял, что дедок за свою очень богатую разнообразными событиями жизнь на голых баб явно не насмотрелся. Сочувствуя бедолаге пенсионеру, Щербань очень ловко вывел разговор на тот факт, что у него на руках имеются некоторые изображения, которые гораздо лучше «бульварных» теток, потому как натуральнее: без силикона и ухищрений пластических хирургов. В общем, дедок купил у него альбомчик, который Николай ему любовно оформил, содрав за ретушь и дизайнерские прибамбасы приличную сумму. Семен Викторович, как прозывался дедок-пенсионер, привел к Щербаню и других клиентов. Любителей голых испуганных девушек оказалось предостаточно и не только среди пенсионеров. Слава Щербаня как мастера особой эротической фотографии распространилась по всему стольному граду Киеву, и он к телесным удовольствиям начал получать еще и существенное материальное вознаграждение.
Однажды Щербань прокололся. Во-первых, девчонка здорово сопротивлялась и даже его всего исцарапала, во-вторых, она совершенно неожиданно оказалась киевлянкой и привела-таки в его студию папашу. Папаша неприлично орал, разбил софит, лез в драку и обещал обратиться в милицию. Отмахиваясь от папаши, как от спятившего шмеля, Николай орал в ответ, что не сделал его дочери ничего плохого, а, наоборот, это она его всего исцарапала. И что милиция им ничем не поможет, потому что у них нет никаких доказательств. Даже гинеколог ничего не обнаружит. Он, Николай, не дотрагивался до девчонки и пальцем.