— Да, упругие еще, сгодятся для казарм Шельджи-Амира. Позови послезавтра бея, Махмуд. А этих покорми курагой и рисом до отвала, дай по чаше вина и положи в дальней комнате. Торки, похоже, им вообще спать не давали. Нужно, чтобы отоспались и жидкостью напились. Тогда и припухнут, и цвет улучшится. Вина дадим — зарумянятся, как персики. Нет, пожалуй, пусть четыре дня дозревают, так надежнее. Пока не зови…
Купец махнул рукой. Слуга, блеснув на солнце начищенной медной серьгой, погнал невольниц к дальней двери, но мертвый взгляд Даромилы всё равно остался перед ведуном, словно занозой засев в сердце.
— Слушай, урус! — медленно подбирая слова, заговорил купец. — Ты был дикий лесной зверь. Ты попал в счастье. Это мир цивилизации и свободы. Ты лазил в деревьях и ел мох. Ты был голодный и больной. Твое счастье есть я. Теперь ты в земле славного кагана Ахмет Тохан-хана! Ты узнаешь свет знания. Ты получишь жизнь в радости. Ты станешь работать. Тебя дадут мудрому хозяину. Ты работай. Тебя кормить каждый день, ты жить в чистом каменном доме. Ты под крышей, ты безопасен. Тебя не бьют князья плетью, тебя не сажают зиндан. Тебе хорошо. Ты слушай хозяина, тебя не накажут. Тебе будет счастье.
Судя по кривой речи, Белей-паша перешел с местного языка на старославянский, чтобы его понимали привезенные с севера пленники. Олегу было всё равно. Без заклятия он не понял бы ни того языка, ни другого. Заклятье… Воспользоваться колдовством, освободить всех и перебить работорговцев? Но какой прок от его знания без снадобий, инструментов. С голыми руками разве глаза можно отвести, да и то ненадолго. Банальный приворот сделать — уже какая-нибудь еда или питье нужны. А уж про более сложные обряды и говорить нечего. Так что здесь он точно такой же раб, как и все остальные. Его будут приобщать к цивилизации старым как мир способом. Он станет вкалывать от зари до зари за кусок лепешки и глоток воды, а хозяева тем временем будут валяться на коврах, жрать персики и рассуждать о науке и философии.
— Гоните их в загон, — вернулся к родному языку торговец. — Айра, принеси еще чая с лепестками. И рубленых червяков. — Он присел у пруда, пустил руку. Карпы тотчас повернули к ней, начали тыкаться в пальцы. — Ай, мои толстопузики. Сейчас покушать вам дам.
У двери, на которую указали невольникам, на всякий случай стояли двое воинов с внушительного вида ятаганами. Внутри оказалось довольно обширное помещение со множеством лежаков. Правда, на тюфяки или хотя бы сено хозяин поскупился. Окон было всего два — узенькие щели под самым потолком, но здесь это показалось и к лучшему. Света снаружи проникало вполне достаточно, зато летний зной почти не ощущался. Вслед за рабами Махмуд внес большое корыто, с верхом заваленное абрикосами, поставил на один из лежаков, а потом пошел от невольника к невольнику, распутывая руки. Освободив четверых, вернулся к двери и постучал: