– Пять.
– Какая подковырка?
– Б-боеприпасы. Калибр 8 миллиметров, и…
– Достаточно. Это?
Отчеканиваю с достоинством:
– Русская трехлинейная винтовка Мосина образца 1891 года! Национальная гордость. Вес – четыре и две десятых килограмма. Обойма на пять патронов. Стрельба производится с примкнутым штыком.
Инструктор фыркает:
– Вы когда-нибудь держали в руках Арисаку?
– Нет, откуда…
– Тогда молчите о национальной гордости. Понятно вам?
– Д-да…
– Возьмите винтовку и передерните затвор.
Это я сделал без труда. Трехлинейка была в прекрасном состоянии, даром, что отрыли ее бог знает где…
Он протянул мне обойму.
– Вставьте.
Заряжание трехлинейки – не такая простая штука, как может показаться. Тут, кстати, кроется определенное ее неудобство, о котором я знал чисто теоретически, иными словами, по отзывам в сети. Человек, привыкший к автомату Калашникова, будет неприятно поражен. Что ж, теперь мои пальчики поняли природу неудобства. Возможно, когда-нибудь это спасет мне жизнь.
Пока я возился, «Константин» присмотрелся к прочим «диверсантам» и гаркнул:
– Курсант Трефолев! Отставить!
– Но я же только… – бормочет Яша, попытавшийся с помощью перочинного ножа извлечь из французского кавалерийского карабина шомпол.
– Отставить!
Яша, тяжело вздохнув, покоряется. Инструктор, успокоенный, поворачивается ко мне.
– Какое охлаждение у пулемета системы Максима?
– В-воздушное…
– А если подумать?
– В-водяное.
– Отлично. Что из стоящего перед вами называется пулеметом системы Максима?
– В-вот этот, – неуверенно отвечаю я. – Только почему-то без щитка. И без этих… ну…
– Так без чего?
– Б-без колес.
– Приглядитесь повнимательнее.
– Ох, простите, это станковый пулемет Шварцлозе. Простите, уж очень похож на Максима. А Максим рядом стоит, вот он.
– Святые угодники! Наконец-то. А это что такое?
– Л-льюис.
– Именно. Классика. Очень добротная вещь. Не то что какой-нибудь Шош. Слышите, курсант Денисов? Если вам предложат на выбор: обслуживать пулемет системы Шоша или пустить себе пулю в лоб, так лучше пулю… А теперь вот вам канистра с водой, залейте ее в кожух Максима.
Я принимаюсь вяло ковыряться с Максимом. Где же дырка-то… Как там на схеме было? В справочнике… А… вот она. Точно. Спасибо, Господи, надоумил! Надо мной слышится нервное взвизгивание инстурктора:
– Куда ты целисся, баран?!
Яшин голос:
– Да я… это… просто примериваюсь.
«Константин» орет:
– Отставить! Отставить! Отставить! – и, обращаясь ко всем нам, – Вы знаете, на сколько тянет то, чем мы тут с вами занимаемся?
Мы молчим. В такие моменты лучше молчать.
Он успокаивается.