Анна натянула платье на плечи. «Глупая! – сказала она своему изображению в крошечном зеркале. – Забудь о том вечере. Сегодня не будет ничего похожего – ни сада, ни свечей, ни Филипа Бришара, но, к несчастью, еще останутся мечты». Анна взяла щетку и провела по волосам, решив в последнюю минуту, что не будет делать ни косы, ни пучка.
– Я отдаю вас во власть ветра, – сказала она, сбрасывая с плеч концы волос. – Пусть природа распоряжается вами, как хочет, так же своевольно, как и моей судьбой!
Анна набросила на плечи вязаную шаль, которую ей дала в дорогу Моника, и прошла в дверь, подобрав фалды юбки. Палуба почти целиком погрузилась во тьму. Скудное освещение от боковых керосиновых ламп позволяло видеть лишь проход вдоль правого борта. Анна по памяти направилась туда, где, как она знала, находилась каюта капитана. У нее над головой в черном как смоль небе, закрывая полную луну, медленно проплывали пепельные облака; бриз трепал ей волосы и бросал в лицо водяную пыль. Отводя со лба спутанные пряди одной рукой, другой она безуспешно пыталась удержать на темени густую массу волос. Прежде чем войти в капитанскую каюту, Анна остановилась, овеваемая морской прохладой, которая освежала лицо и немного взбадривала ее. У Бернарда Фицхью должен быть хоть сколько-нибудь полноценный партнер в беседе за ужином. Сделав глубокий вдох, наполняя легкие чистым воздухом, Анна тихонько постучалась в каюту.
Поскольку никто не ответил ей, она попробовала заглянуть в небольшое окошечко в центре двери. Темное стекло, по форме представляющее собой точную копию якоря, не позволяло видеть почти ничего. В большом салоне было даже темнее – или это только так казалось из-за тусклого освещения, – чем в ее крохотном убежище. Анна постучала еще раз и взялась за ручку. Дверь щелкнула и отворилась.
– Капитан Фицхью, вы здесь? – тихо позвала Анна. – Это я, Анна.
Она обежала глазами помещение, ища хоть какие-то признаки присутствия капитана, и уже собралась уходить, когда услышала легкое поскрипывание. Присмотревшись, Анна разглядела длинный письменный стол на двух тумбах и кресло-качалку, обращенное высокой спинкой к двери, но капитана она так и не увидела. Однако слабое покачивание кресла подсказывало, что он здесь. Она почувствовала себя неспокойно: тысячи иголочек закололи кончики пальцев.
– Капитан, я могу войти? – неуверенно спросила она.
– Да, Анна, – раздался в ответ шепот. – Входите.
Она вошла, притворив за собой дверь. Когда глаза приспособились к слабому освещению, стало ясно, что Кевин О’Тул был прав только в одном. Этот салон по сравнению с ее скромной каютой выглядел верхом роскоши. В нем стояла широкая кровать на устойчивой платформе, благодаря чему между нижним краем матраца и полом оставался зазор в три фута. В изголовье висел керосиновый светильник, прикрепленный к верху спинки. Слабый свет от привернутого фитиля позволял видеть искусную резьбу – резвящихся дельфинов и морских нимф. У спинки поверх толстого стеганого покрывала лежала пара пышных пуховых подушек в белоснежных наволочках.