Супружеская пара тоже не могла составить ему компанию и скрасить это, в общем-то, нелепое приключение. Скорее всего – обоим было под тридцать – они были молодожены: гуляли, всегда держась на руки, появлялись за завтраком с припухлыми лицами – и без того бесхитростными, их рты были постоянно в слюне. Молодой выступал в голубой майке с рукавчиками, цветастых трусах, коричневых носках с ромбами и в черных дешевых ботинках, а юная жена была завернута в нечто наподобие сари, но из набивного ситца – они, впрочем, и были из Иванова – и в газовом шарфе. За всю неделю они так и не меняли гардероб, даже если вечером группу приглашали на обед.
Оставалась переводчица Оля-Алена – высокая, коротко стриженная, с сильными ногами пловчихи, с почти сросшимися густыми темными казацкими бровями над серыми очами. Но она была чересчур юна для него, лет на двадцать моложе, а он терпеть не мог ухаживать за девчонками – все равно что попрошайничать – да и не любил крупных девиц; впрочем, он вообще не умел ухаживать, да-да – нет-нет, и никогда не сердился на отказ, умел оставаться с неподатливыми дамами на приятельской легкой ноге. К тому ж переводчица ходила с неподвижным лицом, всегда в одном и том же вдовьем каком-то платье под горло, но без рукавов, с открытыми смуглыми подмышками – черном, хоть стояла жара, по российским меркам, градусов двадцать пять по
Цельсию от часа и до пяти. И ходила всегда с пустыми руками: ни сумочки, ни ридикюля.
Русскому господину сорока с лишком лет на излете сентября одному на
Французской Ривьере, без местного языка, скучно хоть удавись. Одно развлечение – наблюдать за соплеменниками, потому что даже немцев в эти дни угасания бархатного сезона и перебазировки богатых бездельников на альпийские горные курорты здесь не остается. Бабье лето на исходе, уже желтеют платаны – самое русское время. Невольный соглядатай, – впрочем, наш герой был таковым и по журналистской обязанности, – в глазах соотечественников он не обнаруживал былого шального заграничного возбуждения и удивленного восхищения собой.
Все чисто одеты, прилично себя держат, не курят на набережной и не ссут под пиниями; русские теперь выглядели так, будто они перестали отличаться от прочего населения Земли. Но это – внешнее, конечно: в памяти аборигенов они умудрялись-таки оставить незаживающий след.
Французские горничные устали удивляться тому, что после русских постояльцев в ванной комнате не остается мусора. Ни пузырьков из-под шампуней и гелей, ни коробочек от мыла, ни даже обломков картонных одноразовых пилок для ногтей. Более того, порции шампуня и мыла исчезали с удивительной быстротой, и, если все это было использовано по назначению, оставалось лишь поражаться славянской гигиеничности.