Два дня прошли в полной неизвестности. На третий через город проследовало на юг несколько батальонов болгарских регулярных войск. Это было успокоительным признаком, и Елена с Бенцем в тот же день после обеда даже отправились на прогулку. Безлюдные и сонные улицы томились в ожидании вечерней прохлады. Дул ветерок, принося запахи сохнущего табака, зрелых плодов, зловоние сточных канав, которые с наступлением осенних дождей грозили превратиться в смертоносные рассадники тифа и дизентерии. По дороге то и дело попадались группы сербских военнопленных – жалкие, смертельно замученные тени людей, которых болгарские конвоиры гнали на дорожные работы. Из-под лохмотьев виднелись грязные, исхудалые тела. Бенц вспомнил, что и многие болгарские солдаты были одеты не лучше.
После прогулки Бенц проводил Елену и зашел в офицерское собрание. Офицеры, которых он там застал, обрадовали его, сказав, что бунтовщиков разбили на подступах к столице. Положение обещало окончательно проясниться. Бенц поспешил поделиться новостью с Еленой, но она лишь равнодушно покачала головой. Весь день она была необычайно грустной и рассеянной.
Наконец в город пришла весть о перемирии. На следующий день было восстановлено железнодорожное сообщение и Елена с Бенцем поехали в Софию. Бенц был спокоен, уверен в себе и все-таки не вполне счастлив. Его угнетало душевное состояние Елены. Раздумывая о том, как ему держаться при встрече с ротмистром Петрашевым и генералом Д., Бенц услышал тяжелый вздох, вырвавшийся из ее груди. Они были вдвоем в купе. Бенц обнял Елену, а она склонила голову к нему на плечо. Поезд мчался под уклон, и колеса отбивали частые ритмичные удары. Над темным горизонтом мерцало зарево огней Софии. Елена подняла голову и поглядела на Бенца с грустной, тихой улыбкой.
– Да, Эйтель… – прошептала она.
– Что?
– Я уеду с вами и стану вашей женой.
Бедная Елена!.. Только сейчас она решилась.
Когда они прибыли на софийский вокзал и сошли с поезда, Елена взяла Бенца под руку, и в этом жесте он увидел доверие и первое открытое проявление их новых отношений. Шел дождь. Воздух был насыщен испарениями от мокрых шинелей. Пробиваясь сквозь беспорядочную толпу немецких и болгарских солдат, они направились к выходу. На осунувшихся лицах болгар читалось лихорадочное возбуждение, страх, смятение и в то же время радость, вызванная известием о мире.
Бенц нанял извозчика. Елена молча сжалась на сиденье. Бенц обнял ее. Ему казалось, что нет на свете ничего дороже этого маленького, хрупкого тела, дрожащего в его руках от осеннего холода. Он повернулся к ней и все время пути не сводил с нее глаз. Пролетка катилась, и электрические фонари то освещали лицо Елены, то, оставаясь позади, погружали его во мрак. С горькой решимостью она вглядывалась в темноту, словно там таилось нечто неизвестное, что она, казалось, победила ценой огромных усилий. Время от времени пальцы ее судорожно сжимали руку Бенца. Через четверть часа извозчик доставил их к дому. Холодную и пустынную улицу заливали потоки дождя. Свет фонарей тоскливо отражался на мокрых плитах тротуара. Елена позвонила. Над лестницей вспыхнула лампа, круглолицый лакей открыл дверь. Он поглядел на Елену с испугом и сочувствием.