– Исправим потом. Но как мы найдем ее в темноте?
– Слушай, Цила! Сколько раз я твердила тебе и Ксуану, что если кочевник нашел что-нибудь полезное для племени, то запоминать место нужно не по ориентирам на земле, а по звездам! А! Слушайте!
Позади них вдалеке послышалось страшное беспорядочное блеяние, ржание… Они остановились. Надир повернулся к болотам.
– Пожар! Повозка Игала горит на широком броде!
– Несчастные! Вся семья… Сядем… Старики, Игал, его сестра, трое малышей!
– Нет времени для жалости! Придется поторопиться. Айда, детки! – прокричала старая Хан раздраженно.
Она судила правильно. Отбросив свои чувства, молодые пришпорили животных, не обращая внимания на их усталость.
Теперь они впрягли трех коней, а сами двинулись пешком. Хан вела Сукаму под уздцы, стиснув зубы, пренебрегая болью, отдающейся во всем ее старом теле. Время от времени она облокачивалась на круп коня, закрывала на миг глаза, черпая энергию для нечеловеческих усилий. Остановилась, чтобы оглядеть небо. Ложбинка должна находиться где-то совсем близко. Только бы не заблудиться!
– Мама, – сказал неожиданно Надир, – мне кажется, я вижу какое-то очень темное пятно справа от нас! Не зажечь ли фонарь?
– Нет! – оборвала Хан. – Нет надобности, я его и так вижу…
Девушка наклонилась, подняла камень с земли и кинула его в том направлении.
Все напрягли слух: прошла секунда, другая. Послышался удар, другой, затем – сухой шорох травы.
– Это там!
Тяжелая повозка медленно продвинулась в направлении найденной впадины. Цила выступала впереди всех, держа наготове лучевое ружье, напряженно всматриваясь в темноту.
– Чтобы спуститься, все-таки потребуется фонарь… Возьми его! – скомандовала старая Хан.
Надир рванулся к дверному проему кибитки, вскочил на передок. Скрип и грохот повозки помешал ему как следует расслышать, что сказала Хан. И поскольку она не повторила сказанного, он вошел снова в повозку, взял коробку с фонарем, убранную в какой-то шкаф, и снова вышел на передок.
Хан вцепилась в упряжь Сукамы, но тот миновал ее, не задерживаясь, заставив ее горестно подумать о том, что силы ее уже не те: «Бедная Хан! Уже не держишься совсем!»
Ружье Цилы слабо поблескивало на фоне земли, в воздухе слышались скребущиеся звуки гусениц. Слышал ли их Надир? Через несколько секунд истина предстала пред ним во всей своей полноте, но сознание отказывалось принимать ее. Он не мог отвести глаз от брошенного на земле ружья. Толчка в спину он не почувствовал – упал без чувств.
Большие глиссеры перемещались быстро. Их фары разгоняли темноту далеко впереди. Сидя перед бортовым видеофоном, руководитель всей операции отрывисто передавал: