Капсулев подтверждающе кивнул.
— Я прочту?
— Если не боитесь — Капсулев попробовал иронически усмехнуться, но это у него, как-то, не очень получилось — Минздрав не рекомендует.
Колапушин не испугался. Подойдя поближе к свету, и отставив руку он, негромко и внятно, без всякого выражения прочитал загадочный текст:
Когда я умру, не голубкой порхающей белой,
А страшной старухой в окошко твоё загляну.
И если моё не понравится чёрное тело,
Я музыкой заново сердце твоё отомкну.
Тогда запоют в облаках Иерихонские трубы,
И ужас неслышный прокатится тяжкой волной.
Обрушится город бесформенной каменной грудой
И колокол Царь загудит над твоей головой.
И мёртвые рыбы всплывут из бездонной пучины.
Замечутся твари — напуганы дрожью земли.
И бросятся за борт матросы, не зная причины,
Оставив среди океана свои корабли.
Ты вспомнишь и руки мои, и горячие губы.
Ты будешь искать их напрасно в полуночной тьме.
Когда запоют в облаках Иерихонские трубы,
И Голосом Бога напомнят тебе обо мне.
Колапушин и сам не ожидал, что эти слова, произнесённые вслух, окажут, вдруг, такое ошеломляющее впечатление. У него непроизвольно опустилась рука, в которой он держал заклинание. Капсулев, как-то съёжился, а на лице Немигайло, выпучившего в изумлении глаза, появилось характерное выражение, словно он собрался произнести традиционную матерную фразу, выражающую крайнюю степень потрясения.
— Всё-таки, господин Капсулев — после паузы, Колапушин вернулся к невыяснённому вопросу, — почему вы оставили это у себя? Сами-то, не боялись?
— Нет. Я, всё-таки, нормальный образованный. Понимаете, — он кивнул на телевизор — этого же не должно быть. Я хотел разобраться…
— И, что же?
— Капсулев развёл руками, показывая, что ответа у него нет.
— Арсений Петрович, — наконец, прорезался изумлённый голос Немигайло — и старуха чёрная была. И рыбки сдохли!
— Голос Бога тоже упоминался, — согласился Колапушин.
— А, вот, колокола не было. И матросы за борт не сигали без причины. Может нужно сегодняшние мировые новости послушать?
— Ты ещё про город забыл. Слушай, давай сами не будем сходить с ума, ладно?
Нервно прохаживаясь по комнате, Колапушин, снова и снова, перебирал в уме самые различные варианты. Картина не получалась. Все фрагментики упрямо складывались в то, чего быть не может. Непонятно было, даже, о чём спрашивать Капсулева. Впору самому было в церковь идти и свечку ставить.
— А вы не вспомните, что сказал Балясин, перед смертью?
— Боюсь, что нет. Играла очень громкая музыка, а я, к тому же, за рулём был. Вроде бы… о Боге что-то, но не берусь утверждать. Знаете, музыка была, по моему, какая-то церковная, может, поэтому мне так и кажется.