— Вполне возможно. — в процессе своих бесцельных перемещений Колапушин оказался у стены, на которой висели фотографии в рамках.
— Это я, кажется, видел.
Конечно, видел, ведь это была та самая фотография, где были: и длинноволосый Балясин с гитарой, и Капсулев, и юная Бэлла в школьном платье, и Анфиса, и… вот у этой фотографии край отрезан не был. Рядом с Анфисой, обнимая её правой рукой, стоял невзрачный человек в очках с толстыми стёклами.
— Студенческая фотография — объяснил Капсулев, увидев, что именно разглядывает Колапушин.
— Так вы все были знакомы ещё тогда??
— Мы делали аппаратуру для Женькиной рок-группы. Это ведь не то, что сейчас — пошёл и купил. А тогда и усилители, и колонки — всё самим делать приходилось. С Анфисой мы однокурсники. Белла, ей тут лет пятнадцать, по-моему, у Женьки солисткой была. Могла бы пробиться, если бы голос не прокурила.
— А что это за мужик её обнимает? — Немигайло тоже присмотрелся к снимку. — Раньше его не было.
— Так вы у Анфисы эту фотографию видели? Это её первый муж, тоже наш с ней однокурсник.
— А Балясин её увёл у него?
— Да. Лука с горя даже пытался руки на себя наложить. Вот, Анфиса и ликвидировала его на своём снимке. Плохие воспоминания, понимаете?
— Вы сказали… Лука? — Колапушин сам не чуял собственного голоса. Капсулев, за музыкой, не услыхал, а, вот Фартуков слышал и запомнил точно — Балясин, перед смертью, вспоминал о том, что ему говорил именно… Лука!
— Лука, это прозвище студенческое, а фамилия его — Луконин. С тех самых пор его не видел, он ни с кем после этого встречаться не хотел. Классный был специалист по акустике.
— … Вот они, Арсений Петрович, бизнесмены-то наши. Балясин как ему помог, а он… Мог бы к себе пригласить пожить, раз такое дело — один ведь в квартире. Видели обстановочку? Не попади он в эту фирму — было бы у него такое?
Любой, даже самый длинный и трудный день, когда-нибудь, да кончается. Этот, тоже, не стал исключением. Хотя от асфальта и стен домов всё ещё шла удушливая, вонючая городская жара, но воздух уже начинал свежеть, а на столбах, щёлкая и мигая, один за другим загорались фонари. Вымотанному Колапушину совсем не хотелось разговаривать, а тем более думать, но отвязаться от Егора было делом нереальным.
— Не рановато ты выводы начал делать, Егор? Смотри, сколько он с ним возился: и альбом этот доделывал, и врача вызывал, и уговаривал отдохнуть поехать. Даже ночевать там остался — за друга беспокоился. А домой… думаешь легко жить вместе с человеком в таком состоянии? Да и не так уж он одинок. Я руки сполоснуть заходил, так в ванной халат висит явно женский, косметика какая-то у зеркала. Потом, откуда мы знаем: может он его и приглашал, а Балясин сам не захотел. Белла, помнишь, говорила, что он и в больницу в нетрезвом виде не хотел ехать.