Рука девушки рванула его ремень, нашла завязки штанов. Ее шаровары уже начали сползать, и молодые люди, путаясь в одежде, повалились набок.
— Куда ты смотришь? Я хочу, чтобы ты приласкал мне грудь. Смотри на меня… — Ее губы были раскаленными, как огонь, а глаза горели, как у хищного зверя. — Куда ты смотришь? Тебе мало меня? Ты хочешь кого-то еще?
Роксалана рывком опрокинула его на спину, оседлала, ощутила его плоть, резко опустила бедра и выпрямилась, закрыв глаза и закинув шамшер за затылок.
— Да… — Олег уронил руку с мечом, подчиняясь буйству неугомонной спутницы, прикусил губу. — Проклятие!
— Ты чем-то недоволен? — наклонилась она и горячо выдохнула в самое лицо.
— Не могу понять, в раю я или в аду! — Он стрельнул взглядом по площадке и резким толчком перевернул оба тела, оказавшись сверху. Опустил меч рядом, чтобы находился рядом с ладонью, прижал руки девушки к камням: — Знай свое место, женщина.
— Ах ты… — Она напряглась, попыталась его сбросить, но так получилось, что лишь подалась навстречу. Снова и снова, сильнее и сильнее. Наконец обмякла, прошептала: — Да… Твоя я, твоя, твоя… — Рука с саблей взлетела вверх, руки девушки сомкнулись за его спиной, прижали с невероятной для столь хрупкой леди силой: — Твоя, мой хороший, твоя…
И они окончательно растворились в омуте страсти.
А город просыпался — просыпался в ужасающем ночном кошмаре, когда воинам прямо в постелях приходится хвататься за меч, когда девушек будят в темноте чужие руки, а простые смертные открывают глаза только для того, чтобы умереть. Город просыпался в криках, звоне стали, грохоте вышибаемых дверей и окон.
Олег это понял, лишь когда Роксалана разжала свои объятия. Впервые вспомнил, что помимо них есть еще внешний мир.
— Как хорошо, Олежка. Как хорошо… — улыбнулась девушка. — Скажи, ведь правда: ради такого стоит ощутить чужой меч возле своего сердца и снести голову какому-нибудь негодяю?
— Без отрубленных голов это тоже получается неплохо.
— Какой ты бесчувственный, Олежка, даже не ожидала. Когда это просто так, то это… Как тренажер. Подвигался, устал, получил удовольствие, потратил калории. А здесь… Здесь — это уже жизнь. Чувствуешь: вот она! Мы живые! Что, опять посоветуешь железную паранджу?
— Предлагаю сделать хотя бы шлем. Инструмент у меня есть, время тоже. Раньше, чем через два дня, кочевники из этой крепости не уйдут. Никакой силой не выгонишь.
— Какой ты прагматичный… Давай лучше стену осмотрим. Ночь длинна. Тут еще так много забавных мест.
* * *
Как и ожидал Олег, никаких требований ему выставлять не пришлось. Кочевники сами прикинули общую добычу, сами оценили его вклад во взятие крепости и сами отсчитали долю. То, что он не принимал участия в разграблении, значения не имело. Тот, кого на общем пиру угощают головой, не обязан мараться в столь грязном развлечении. Его задача — сделать так, чтобы развлечься смогли другие. В итоге, личный обоз посланника ворона увеличился примерно в два раза — до двадцати повозок. Скота в крепости почти не нашлось, а невольницы, которых привели к юрте, после выхода Роксаланы наружу бесследно испарились. Так быстро, что Олег не успел даже оценить, сколько их там было.