Точно дубиной треснул! В голове помутилось, но сознания Артем не потерял. Устоял. Выдержал. Его заставили опуститься на колени – дикари не забывали поддерживать с боков, – и подскочивший шаман начал сосредоточенно массировать ему виски. Кожу противно щипало, но терпеть можно. Только очень унизительно. Не задумываясь о последствиях, Артем стряхнул руки и зашипел:
– Жену свою лапай, пес! А меня не трожь.
Казалось бы, не ему, бродяге, о гордости вспоминать, а вот шевельнулось в душе что-то. Дрогнула какая-то черточка. Не звериная ярость поселившегося в разуме чужака – нечто свое.
Не разбирая слов, шаман прекрасно понял интонацию. Склонив голову набок, он чуть отстранился от Артема, пошевелил губами и… ткнул жезлом в подбородок. Голову пронзила молния, выбившая из глаз искры. В желудке зародилась противная дрожь. Лазовского замутило и вывернуло наизнанку прямо под ноги старого пигмея. Дикари вокруг дружно засмеялись, лопоча что-то по-своему. Ай да старый, ай какую шутку отмочил. Ур-роды!
Несмотря на выходку Артема, шаман ухитрился разглядеть нечто ему интересное. Держа жезл наготове, заставил посмотреть себе в глаза и медленно, с расстановкой произнес пару слов. Точно пообещал чего-то.
Понял, сморчок гнилой, догадался о причине переполоха Артем. Разобрался, кто в сон к нему залез и приперся выяснять. Своими методами. Сволочь!
Радости догадка не прибавила. Выглянувший из своего угла зверь, ворча, спрятался обратно. Не время драться с колдуном. Да и не так прост старый хрыч – сам любого в бараний рог скрутит. А когда в душе шиш, на заемной силе далеко не уедешь.
…До утра Артем не сомкнул глаз. Стервецы пигмеи силой влили в него полкувшина гадостного пойла. Вдобавок к мерзкому вкусу, оно обладало неожиданно сильным тонизирующим эффектом. Внутри словно бомба взорвалась, вышибив из мозгов даже намек на дремоту. Старая сволочь, нашел-таки способ оградить себя от интересующегося чужими снами пленника. Главное, чтобы умник не решил держать Лазовского в таком состоянии постоянно. А то так и рехнуться можно.
Весь день до Артема никому не было дела и вспомнили о нем лишь вечером. Когда стемнело. Выволокли наружу и при свете факелов погнали на деревенскую площадь. Он вяло отбрыкивался, но не всерьез. Рисковать здоровьем из-за упрямства глупо. Его все равно доставят, куда дикарям надо. Можно, конечно, попробовать сбить конвоиров с ног, отнять копье, а потом рвануть в джунгли. Но он еще не настолько обезумел.
На площади собралась толпа. Всюду расставлены факелы на длинных шестах. Под ними стояли грязные исцарапанные дети, безумно скалящиеся женщины с отвислыми грудями и хмурые мужики. И все смотрели на Артема, как на невиданную зверушку. Точно в зоопарке. Было в этом нечто порочное, неправильное. Лазовский почувствовал себя неуютно.