— Да, вы. Вас зовут Кадри?
— Да.
Это был самый странный человек из всех, кого мне доводилось встречать. Густые черные брови, непонятного цвета глаза, большой, широкий нос — все на этом лице, исключая глаза, находилось в непрерывном движении. Мне подумалось, что если кому-нибудь пришло бы в голову нарисовать горячку, то ее можно было рисовать с этой женщины. Она начала без обиняков, как-то отрывисто и натянуто:
— Видите, он прогнал меня. Родной сын выгнал вон. Ох, я не переживу этого. Это убьет меня. Это последняя капля, переполнившая чашу. Я тоже человек. Я с ума сойду!
Конечно, я сразу догадалась, кто была эта женщина. Кроме того, у нее было хотя и очень отдаленное, но все же сходство с Энрико. Я растерянно молчала. Стояла в полном замешательстве и смотрела на сменяющиеся гримасы этого странного лица. Не знаю, как может случиться, что кто-то говорит о чем-то таком страшном, как сумасшествие и прочие ужасы, а я стою, слушаю и не нахожу в себе ни капли сочувствия. Просто стою и смотрю.
Было удивительное чувство: словно смотришь на пустую сцену, где всего один актер — очень плохой актер, который изо всех сил старается изобразить потрясенного горем человека. Я видела, что она не только не делает усилий, чтобы сдержать слезы, как любой взрослый человек, а, наоборот, как ребенок, делает все, чтобы заплакать.
Это удалось ей неожиданно легко. Слезы потекли по ее толстым, густо напудренным щекам.
— Пожалуйста, не плачьте. Ведь люди увидят, — только и сумела сказать я, и мне стало до боли жаль Энрико. — Он очень болен. Он очень болен. Постарайтесь понять его.
Слезы исчезли так же неожиданно, как и появились. Остались только полоски на нарумяненных щеках. На мгновение она закатила глаза. Во всем этом было что-то очень противное. Я была готова на что угодно, только бы можно было уйти, а не стоять здесь и не смотреть на нее. Я была уверена, что если бы ушла отсюда, то ее лицо стало бы спокойным и ей бы не захотелось ни плакать, ни закатывать глаза. Но я не решалась оставить ее. К тому же она беспрерывно говорила.
— Болен! Болен! — грубо крикнула она. — Я что ли виновата? Скажи? Разве я натравила на него хулиганов? Говори!
Широко открыв глаза, я смотрела в ее искаженное лицо.
— Зачем вы мне это говорите?
Наверно, она не слышала меня. Безобразно гримасничая, она вдруг начала передразнивать своего сына:
— Мама, я жду свою одноклассницу. Мама, она должна сейчас прийти. Мама, двоих сюда не пускают. Так что, мамочка, убирайся-ка отсюда. А мамочка приехала с края света, чтобы взглянуть на больного сына. Мама-то деревянная, что ли? А? Значит, мама мешает, раз сыночку захотелось поухаживать...