— Марью!
Ответа не было.
— Марью, ты не спишь?
— Нет, — испуганно и робко прозвучало в ответ. Я встала и подошла к ее кровати. Присела. В темноте нашла ее щеки. Они были мокрые от слез. И подушка была влажная. Я наклонилась к ней.
— Марью, Марьюшка, что с тобой? Ты больна? У тебя что-нибудь болит?
Щечки девочки и правда горели.
— Нет, — шепотом ответила девочка и снова горько заплакала.
Я бережно приподняла ее, прижала к себе и стала гладить ее горячую, влажную головку. А она вдруг обхватила меня за шею тонкими ручонками и, уткнувшись мне в шею, всхлипывая, стала горячо и быстро что-то шептать. Я не могла ничего понять. Ясно было одно — малышка была в беде, и ее маленькое сердечко, колотившееся совсем около моего сердца, было переполнено каким-то своим горем, и эта малышка была так несчастна и беспомощна.
Я почувствовала к этому маленькому, беззащитному существу такую нежность и жалость, что у меня сжалось сердце. И опять стало стыдно за себя. Вот я, большая, думаю только о себе. И еще жду ласки от других. И еще требую внимания и любви, а сама не замечаю, что рядом со мной тот, для кого я уже совсем взрослая, и кому так необходима ласка.
Я старалась вложить в свои руки, гладившие головку и плечи Марью, всю ту нежность, которой не хватило на мое детство, и о которой я в глубине души все еще тоскую. Обняв ее, я тихонько покачивалась в такт колыбельной песне, которую напевала про себя. Понемногу она успокоилась. Я чувствовала, как мало-помалу расслабляются ее напряженные мышцы и как спадает жар, вызванный волнением. И шепот ее стал более связным.
— Кадри, скажи, меня посадят в тюрьму?
— В тюрьму?! — воскликнула я почти громко. — В тюрьму? Откуда ты взяла такие глупости? В нашей стране маленьких девочек никогда не сажают в тюрьму, в этом ты можешь быть совершенно уверена. И как тебе пришла в голову такая нелепость?
— Но ведь Веста сказала, — испуганно шепнула девочка, уткнувшись мне в шею.
— Что Веста сказала? Что тебя посадят в тюрьму? — спрашивала я в недоумении.
— Нет. Но я слышала из-за двери, как она сказала, что завтра пойдет в милицию и расскажет 6 паспорте и тогда того, кто его взял, посадят в тюрьму, чтобы другим было неповадно.
Я начала смутно догадываться, в чем дело:
— Так разве ты взяла эти паспорта?
— Не-ет, двух-то я не брала. Сассь... я... я взяла только один.
— А зачем же ты вообще их брала? Зачем тебе чужой паспорт? — осторожно спросила я.
— Кадри, дай честное слово родины, что ты никому не расскажешь.
Честное слово родины? Знакомый термин!
— Нет, Марью, я не дам тебе честного слова родины. Видишь, Сассь дала, но, как я теперь понимаю, сказала неправду.