Водка, надо сказать, лилась рекой, и люди пытались разрядиться перед сложным заданием по полной программе. Не все, конечно – начальство подводное пило мало, насколько я успел разглядеть, а Вершинин, как всегда, пить категорически отказался. Как его ни уговаривали, как ни убеждали, как ни обижались на него, он не сдался, и в конце концов пьяные и не очень сотрапезники даже стали восхищаться подобной стойкостью. При всем при том Саша оставался со всеми дружелюбен и разговорчив. Меня удивляло, как он легко сходится с людьми, при этом не опускаясь до панибратства, так свойственного людям выпившим.
Мне же досталось общаться, в основном, с Варшавским. Тот быстро напился – ему хватило буквально трех стопок. Расстегнув воротничок и облокотившись о стол, он тяжело вздыхал и поминутно выражал мне сочувствие.
– Трудное вам досталось задание, лейтенант. Вы думаете, я этого не понимаю? Прекрасно понимаю! Я бы, может, тоже вызывался, но не пустят меня. Думаете, я этого не понимаю? Прекрасно понимаю!
В промежутках между фразами он наливал в стопки водку и раздавал окружающим – мне, незнакомому капитану, которого отчего-то никто не представил, а сам он все время молчал. Варшавский постоянно называл меня то лейтенантом, то капитаном, то Володькой. Получалось, что я, как те суровые мужчины с другой стороны стола, капитан-лейтенант. Ха-ха! Я немедленно сообщил о своем открытии, и мы за это выпили. Потом бессчетно выпили за то, чтобы все вернулись, за хорошую дорогу, за хорошую погоду в Анголе, за наших матерей, которые нас ждут, за жен, за детей… Вскоре я уже перестал соображать и запоминать, что творилось вокруг. Не стану говорить за других, но мы с Варшавским набрались, как последние свиньи. Это так всегда бывает: сначала выпьешь немного для бодрости, потом для того, чтобы повеселеть и заглушить тревогу, потом чувствуешь себя силачом и великаном, который все видит, все понимает, все умеет и ничего не боится. А потом остановиться трудно, и из великана, мудреца и силача ты превращаешься в тупое, слюнявое животное, которое не может попасть вилкой в тарелку. Все, что я запомнил из остатка вечера, это были мои языковые упражнения. Варшавский вынудил продемонстрировать знание португальского языка. Для затравки я спросил, где здесь туалет и сколько времени, а потом меня понесло.
– Escuta! Um momento de atencao! Chuta! Que eu mora aqui!(Слушайте! Минуточку внимания! Тише! Провалиться мне на этом месте! (порт.) – авт.)
Варшавский требовал, чтобы я по-португальски попросил у него еще водки. Я убеждал его: