Анфисе я сообщила, что уезжаю по делам в Саратов, на неопределенное время, скорее всего, надолго и попросила приготовить продуктов в дорогу.
С самого утра я ловила на себе ее внимательные взгляды. Вот и теперь она глядела на меня очень странно, словно увидела что-то такое, чего раньше во мне не замечала.
Я подумала, что она по какому-то одному ей известному признаку наконец поняла что я никакая не Наталья Павловна, и насторожилась. До сих пор я не могла понять, как она умудрилась перепутать меня с дочерью Синицына — при ее-то уме и памяти, в которых я уже неоднократно имела возможность убедиться.
— Что ты на меня так смотришь? — спросила я напрямик.
И ее ответ прозвучал для меня как гром среди ясного неба:
— Вы стали очень похожи на мать.
Я не сразу сообразила, как мне реагировать на это заявление и предпочла дождаться продолжения.
Прежде всего я не знала, о ком она говорит. И не только потому, что до сих пор не знала, кто же на самом деле была мать Натальи Павловны. Но и потому, что вполне могло оказаться, что Анфиса имеет в виду мою настоящую матушку.
В конце концов, она могла знать моих покойных родителей или даже принадлежать им какое-то время. Почему бы нет? Крестьянами торговали, и большинство моих знакомых не находило в этом ничего страшного. И наша встреча с Анютой — лучшее тому подтверждение.
А если она до сих пор принимала меня за дочь Синицына, то…
С минуты на минуту я могла узнать эту тайну за семью печатями, и задержала дыхание, чтобы как-нибудь ненароком не спугнуть готовое сорваться с языка Анфисы слово.
«Значит, мать Натальи Павловны бывала в Лисицыне?» — с нетерпением дожидаясь продолжения, соображала я.
Уже одно это было для меня открытием.
А то, что я была на нее похожа, настолько удивило, что я готова была услышать что-нибудь абсолютно невероятное. В голове даже мелькали мысли о тайне моего рождения и даже о том, что мои родители мне не родные… Да простят они мне на том свете эти мимолетные сомнения.
Но как бы то ни было, можете себе представить, с каким волнением я ждала продолжения.
Анфиса паче чаяния не стала развивать свою мысль, и мне пришлось проявить инициативу:
— А разве ты знала ее?
— Немного, — сухо ответила она, и я поняла, что мать Натальи Павловны не вызывала у нее добрых чувств.
— Расскажи мне о ней, — тем не менее попросила я. — Я же совсем ничего о ней не знаю.
При том, в каком секрете хранил эту историю Синицын, это вполне могло быть правдой. Может быть, он скрывал ее и от дочери:
— Отец привозил ее сюда?
— Да, — ответила Анфиса, она явно жалела, что начала этот разговор.