– Товарищ полковник, вы неточно изложили ситуацию.
Зал замер.
– Дело было не на задержании, а на инструктаже. Конфуз произошел с человеком, который, разъясняя задачи профессионалам, говорил о вещах, в которых ничего не понимает.
Зал взорвался аплодисментами. Ликованию масс не было предела.
Ремарка лейтенанта потрясла моральные основы службы. За нее он чуть не поплатился всем, что у него было (а не было ничего), но приобрел необычайную популярность. Более того, когда полковник хотел его "скушать в партийном порядке", все как один проголосовали против взыскания, за что отдел приобрел репутацию неблагонадежного.
Возможно, возмездие свершилось бы позже, но, к счастью, нелюбимый выдвиженец исчез так же, как появился.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства, тоже не любившего подобные НЛО (неизвестно откуда залетающие объекты), была история с шифровкой, ставшая легендой поколения семидесятых.
Однажды на подпись этому коммунисту-руководителю принесли документ. Любивший поволынить с подписью, исходя из своего правила "документ должен вылежаться", он пытался оставить бумагу у себя. Однако настырный Бажанов, у которого всегда все горит и все сырое, привел, казалось бы, последний аргумент:
"Нельзя оставлять – это срочная шифровка".
Глянув на него отеческим взглядом сквозь очки из цэковской аптеки и всем видом показывая, что уличил мальчишку в непозволительной шалости, он изрек историческую фразу: "Шифровка, говорите? Вот зашифруйте, тогда подпишу!" Остолбеневшему оперу крыть было нечем. Вернувшись в отдел, он передал изумленной публике, уже привыкшей не удивляться тому, что касалось их партайгеноссе, состоявшийся диалог.
Хохот стоял в течение получаса, после чего распоясавшиеся опера сочинили некую абракадабру из набора цифр. Перекрестив своего товарища и боясь самого худшего, они отправили его на доклад, который состоялся необычайно скоро. Еле держась от душившего смеха, гонец положил на стол подписанный бред. Подпись была размашистая и витиеватая.
Бажанов был отомщен.
– А ну, иди сюда, – майор заскорузлыми пальцами зацепил две ноздри продавца и ловко выдернул его через маленькое окошко наружу.
– Фамилия, имя, отчество?
Блестя от негодования зрачками, несчастный на ломаном русском языке стал вполне профессионально давить слезу, уповая на интернациональные чувства. Он рассказал про беженцев, про отсутствие крова и документов, оставленных там, на родине.
– Короче, – Бажанов прервал декламацию ненаписанного тома "Хождения по мукам".
– Если еще раз поймаю тебя за продажей этого пойла, пеняй на себя. Два часа срока, чтобы этого дерьма здесь не было. В противном случае, смею заметить, что ни я, ни мой товарищ шутить в рабочее время не умеем, эта богадельня, – Бажанов обвел глазами стеклянные ларьки, – прекратит свое существование. Слово офицера КГБ.