Из запертого дома Османа раздавались женский вой и надрывный плач малых детей. Перед дверью неприятеля поджидал сам Камил Хасан, оскаленные зубы которого сверкали на фоне бородатой физиономии. Обнаженный ятаган в его руке отражал отблески многочисленных пожаров.
– Я знал, что ты явишься сюда. У меня тоже есть шпионы. Ну, раб, готов ли ты сразиться со мной за жизнь своего сына? Если он, конечно, еще жив… Или мне придется драться со всеми вами?
Доминик махнул рукой, приказав своим спутникам отойти назад. Дональд повиновался с зубовным скрежетом.
– Человек находится в рабстве только у самого себя. Так было и с тобой, Камил-паша. Я убью тебя, если ты не уберешься, хотя мне совсем не хочется так поступать. Дерна захвачена, скоро то же самое будет и с Триполи. Если у тебя осталась крупица разума, ты бросишь саблю и сдашься.
Вместо того чтобы отступить, Камил сделал выпад. Ятаган сверкнул на том месте, где только что стоял его язвительный противник. Белые одежды затрепетали на ветру, два клинка столкнулись, высекая искры.
Они бились на низких ступеньках дома. Камил, потерявший все, сражался с небывалым отчаянием. Он был янычаром, знатным воином, с детства постигавшим ратное искусство. Сейчас его силу удваивала горечь. Это сражение было последним в его жизни: неминуемая смерть поджидала одного из двоих, однако жизнь Камила уже утратила всякий смысл.
Бедуины бесстрастно взирали на поединок, уступив место противникам. Дональд тоже невольно попятился, однако негромко подбадривал друга.
Сверкающие лезвия со звоном и лязгом ударялись друг о друга вновь и вновь. В отдалении раздавались крики, но здесь, на ступеньках дома, слышалось только тяжелое дыхание, шорох подошв и скрежет стали.
Конец схватки наступил неожиданно. Доминик оступился и отпрянул. Камил с пронзительным криком рубанул ятаганом пустое место, где только что стоял его враг. Тот сделал выпад, оказавшийся смертельным. Окровавленное тело с держащейся на клочке кожи головой повалилось на ступеньки, обагрившиеся кровью.
– По-моему, он искал смерти, – молвил Доминик, ни к кому не обращаясь, вытирая окровавленный ятаган о свое белое одеяние, и постучал рукоятью в дверь.
– Бедняга! – небрежно бросил Дональд. – Что он, собственно, имел в виду, говоря о вашем сыне? Вы мне ничего не сказали о…
– Разве я обязан перед тобой держать ответ, старый любопытный козел? Придержи-ка язык! Еще посмотрим, как нас здесь встретят.
Изнутри послышались какие-то звуки. Один из бедуинов повысил голос, прокричав по-арабски нечто угрожающее. После недолгих колебаний раздался лязг отодвигаемых засовов. Дверь распахнулась. Взорам четверых освободителей предстала высокая тощая особа с растрепанными волосами, с ребенком на руках.