– Не стоило так обходиться с ним.
– Щенок повел себя слишком смело по отношению к вам.
– Не думаю. – Венеция вздохнула. – Лучше бы вы перестали оговаривать его на каждом шагу.
– Я обращаюсь с ним так, как он того заслуживает. – Грегор взял кочергу и помешал дрова в камине. – Неужели вы забыли, что сегодня утром он попросту сбежал с вами?
– Он признал, что совершил ошибку.
– Да, после того, как его поймали.
– Я не о том. Ошибка его в том, что он полагал, будто я увлечена им и соглашусь с его сумасбродным планом. Италия, скажите пожалуйста!
– Это вас разозлило, я заметил.
– Да, в особенности идея о стирке белья. Как ни странно, я могла бы заниматься стиркой, если бы это не вменяли мне в обязанность. – Венеция устало улыбнулась. – Не знаю, понятно ли это.
– Вполне. – Грегор положил кочергу на место. – Вы могли бы делать это ради любви, но не по обязанности.
Она окинула его удивленным взглядом:
– Вот именно! Поверить не могу, что вы это понимаете.
– Почему? Это не столь уж необычная мысль.
– Потому что за все годы нашего знакомства я не слышала от вас упоминаний о любви, за исключением тех случаев, когда вы утверждали, что не верите в нее.
– Я верю в нее. Для других людей.
Венеция подошла к камину и стала греть руки над огнем.
– Но не для вас?
Грегор улыбнулся одним уголком губ.
– Когда-нибудь, возможно, и для меня. Однако в настоящее время я не вижу в этом пользы. Я еще достаточно молод, чтобы самому вытирать суп у себя с подбородка.
Венеция покачала головой и негромко рассмеялась:
– Стало быть, по-вашему, любовь нужна только немощным и дряхлым?
– И тем, кто слишком ленив для того, чтобы устроить свое собственное счастье.
– Право, не знаю, могу ли я с вами согласиться. – Венеция пожала плечами. – Но ведь это не первый случай, когда мы с вами не можем прийти к согласию.
Глаза Грегора заискрились смехом.
– И надеюсь, не последний.
– Вам нравится спорить?
– С вами – да. У вас больше здравого смысла, чем у большинства других людей. – Он скрестил руки на груди и оперся спиной о каминную доску. – Как правило.
Венеция улыбнулась, и в комнате вдруг наступило непринужденное, уютное молчание. Весело потрескивали дрова в камине, в воздухе еще сохранился аромат чабреца, оставшийся от обеда. Было просто восхитительно стоять вот так рядом с Грегором. После таких минут могла ли она считать этот день, вернее сказать, его вторую половину мучительной… или совершенно нелепой? Нет, какой бы она ни была, приятно чувствовать, что порядок вещей вновь становится нормальным.
– Сомневаюсь, что Рейвенскрофт напишет когда-нибудь свою книгу, – раздумчиво произнес Грегор.