– Петр! – крикнул он.
В дверь всунулся Фома.
– Петр на улице, ваше сия… Прогуливается на всякий случай…
– Кофе умеешь? – спросил граф. – Принеси бабе кофе. Кофе, – фальшиво улыбаясь, перевел он в адрес дамы.
– А выпить нету? – сказала Гюльбеки.
– Слыхал? – кивнул на девушку Дмитрий Михалыч.
Фома исчез.
– Сколько вам лет? – галантно спросил Волконский. "На кой мне ее возраст?" – тут же подумал он.
– Чего?
– Ну… сколько лун назад вы родились?
– А ты хороший! – сказала Гюльбеки. – Ты, главно, будь попроще. Деньги есть?
"Деньги! – снова осенило Волконского. – "После того как вербующий проникся к вербуемому нелицемерной симпатией, вербующему следует предложить вербуемому денежные знаки".
Граф смерил Гюльбеки оценивающим взглядом.
"Вербуемому-вербующему-вербуемому… – граф изо всех сил старался примерить причастия на действующих лиц. – И как быть, когда сами требуют? Дать или не давать?"
Гюльбеки, глядя прямо перед собою, то есть в область графовых колен, вдруг громко и смачно зевнула.
"Не дам!" – подумал граф.
Зубы Гюльбеки – каждый размером с прокуренный мизинец капитана Ивана Андреевича – вызвали у графа непреодолимое желание оказаться на родине.
Но тут дверь распахнулась, в кабинет вплыл Фома с подносом кофе. И правило четвертое, золотое, нарисовалось перед мысленным взором Волконского, как "мене, мене, текел, упарсин"21: "Сомневаясь – не сомневайся. Полезней дать, чем не дать". Волконский мысленно примерил эту мысль на Гюльбеки и не согласился с Шешковским. Шешковский, однако, подкреплял поразившую учеников мысль доказательством: "Если ты имел возможность дать денег и не дал, то потом можешь пожалеть: зачем не дал? А если дал, то о чем же тут жалеть?" "Как о чем, ваше сия?… – поражался с задней парты Фома. – Очень элементарно: зачем дал?" "Как так?" – поражался в свою очередь Шешковский.
В бюджете начальника службы внешней разведки государевы деньги так гармонично сливались с личными, что вопрос "зачем дал?" давно не посещал Шешковского.
"Взвешено. Отмерено. Поставлена точка", – Волконский потянулся за кошельком.
По уходе Гюльбеки Волконский вызвал Фому.
– Будешь ходить раз в неделю, – сказал он.
– Что так часто? – воспротивился Фома.
– Ну не мне же к ней ходить?
– Пусть тогда Петро…
"Не захочешь сам – посылай шустрика", – вспомнил граф установку завербованной Гюльбеки и улыбнулся.
– Фома, – сказал Волконский, сверля его глазами. – Это личная просьба российского агента Гюльбеки.
Отпустив Фому восвояси, граф спустился в подвал, достал журнал в красном сафьяне и занес данные о вербовке. В аккурат под недельной давности отчетом о памятном вечере на вилле барона Тестаферраты.