В 1262 г. по ростовским городам прошла волна восстаний против ордынских баскаков – наместников Золотой Орды. Созданный после этих событий летописный свод, определяемый Д. С. Лихачевым как летописный свод княгини Марьи, «весь проникнут идеей необходимости крепко стоять за веру и независимость родины. Именно эта идея определила собой и содержание, и форму летописи. Летопись княгини Марьи соединяет в своем составе ряд рассказов о мученической кончине русских князей, отказавшихся от всяких компромиссов со своими завоевателями. Рассказы эти резко выделяются и своим объемом, и своим стилем в ростовском летописании Марьи».[188] В цикл этих рассказов входят – рассказ под 1238 г. о гибели Василька Константиновича, рассказ под 1239 г. о князе Юрии Всеволодовиче, запись под 1246 г. об убиении в Орде Михаила Черниговского. Во всех этих летописных повестях князья предстают как страдальцы за веру – они не изменяют православию и не соглашаются признать «поганую» веру захватчиков. Таким образом гибель князей трактуется как религиозный подвиг. Но в годы монголо-татарского ига такой подвиг должен был восприниматься не только как страдание за веру, но и как мужественное выступление против гнета поработителей вообще. Эта тенденция бросается в глаза тем более, что монголо-татары, как это хорошо известно из источников, относились к вероисповедным вопросам весьма лояльно и русская церковь пользовалась в Орде целым рядом привилегий.
Василько предстает в рассказе и как страдалец за веру, и как мужественный воин, мудрый князь. Он был захвачен в плен во время боя с силами Батыя на реке Сити. «Безбожнии татарове» «нудиша» его не только признать свои «поганские» обычаи, но и «быти в их воли и воевати с ними».[189] Однако князь неумолим: «Никако же мене не отведете христьяньское веры, аще и велми в велице беде есм» (стб. 465–466). Заканчивается этот рассказ похвалой Васильку, в которой рисуется идеальный образ князя: «Бе же Василко лицем красен, очима светел, и грозен, хоробр паче меры на ловех, сердцемь легок, до бояр ласков. Никто же бо от бояр, кто ему служил и хлеб его ел и чашю пил и дары имал, тот никако же у иного князя можаше быти за любовь его, излише же слугы свои любляше, мужьство же и ум в нем живяше, правда же и истина с ним ходяста, бе бо всему хытр и гораздо умея» (стб. 467). Следует отметить, что в этом же летописном своде в рассказе о событиях 1262 г. мы читаем гневное обличение некоего монаха Изосимы, предавшегося татарам и сотрудничавшего с ними. Это своеобразное противопоставление изменника героям, принявшим мученическую смерть, но не изменившим родине: Изосима тоже гибнет, но смерть его презренна и бесславна. «Егда же люди на врагы своя двигшеся на бесурмены (т. е. когда начались восстания против ордынских баскаков в 1262 г., – Л. Д.), изгнаша иных избиша, тогда и сего безаконного Зосиму убиша в городе Ярославли. Бе тело его ядь псом и вороном» (стб. 476).[