Премьер-министр рассчитывала, что и в этот раз удастся добиться такого же эффекта.
* * *
В Джорджтауне, близ Вашингтона, другая женщина снова и снова мерила шагами вытертый ковер. Ее светлые волосы неряшливо сбились, во взгляде сквозила ярость. Она сама чувствовала, что от нее веет злобой, и этот душок невозможно скрыть, сколько ни поливай себя духами.
Последний номер «Вашингтон пост» валялся там, куда она его бросила; заметка о предстоящем ужине у Коксов жгла ее как огнем.
Она замедлила шаги у зеркала, которым пользовалась с единственной целью: не дать себе забыть, кто она есть и что с ней произошло. Усилием воли она заставила себя посмотреть на собственное отражение и, как всегда, испытала приступ тошноты.
Омерзительно.
Все лицо исполосовано.
Ее душила ненависть. Она только что прочла в газете, под рубрикой «Стиль», его имя, а ведь этот негодяй изуродовал ее, сломал ей жизнь; она до сих пор кричит во сне.
Он всему виной.
Окружил себя холуями, которые никого к нему не подпускают на пушечный выстрел. Но теперь его час пробил. Самое главное – не сплоховать и проникнуть на этот прием.
Она не оплошает.
Надо его убить. Она вынашивала свой замысел не один год. Нож войдет около пупка. Потом резко вниз. Не так-то просто будет вспороть ему внутренности, но сил у нее хватит. Она не успокоится, покуда не лишит его мужского естества.
Не отводя глаз от зеркала, она сложила губы в легкую улыбку. Что ж, получается неплохо, даже симпатично, так многие считают. Знакомые говорят, что пластическая операция удалась как нельзя лучше и дефекты вообще не заметны. Только это все вранье.
Ей лучше знать. Она-то видит, что лицо изуродовано безобразными шрамами. Но ему не уйти от расплаты.
Андре Бертон, швейцар небоскреба «Фитцджеральд тауэр», безраздельно властвовал на пятачке в двадцать квадратных футов, ограниченном с одной стороны поребриком, а с другой – вращающейся входной дверью, поблескивающей нержавеющей сталью. Он трудился на своем посту уже 1650 дней. Мимо него в эту дверь торопливо входили элегантно одетые женщины с пакетами из самых дорогих магазинов; известные и влиятельные люди, направляясь к такси или к собственным лимузинам, не скупились на чаевые.
Верхние пятьдесят пять этажей шестидесятиэтажного небоскреба занимали личные апартаменты-кондоминиумы, которые можно было приобрести в собственность, заплатив по меньшей мере два с половиной миллиона. Каждый кондоминиум выходил окнами на четыре стороны света, открывая взору захватывающий вид на серые громады города, опоясанные серебристой лентой Чикаго-ривер, и синюю гладь озера Мичиган, словно увиденного с борта космического корабля.