– Простите, но она уже более двух часов назад покинула дом. Была такая веселая, когда выходила.
Мне пришло в голову, что, может, Ёсиэ решила обмануть мать, сделав вид, будто идет на вечеринку. Мать меня совсем не знала, и ее откровенное «такая веселая» было для меня полной неожиданностью. Все же мне это понравилось. Я до сих пор не понимаю, как ёсиэ более часа просидела тогда недалеко от меня, а я не узнал ее. Правда, она по-новому уложила волосы, высоко подняла их и стянула в узел, открыв обычно спрятанные под волосами щеки. Лицо стало узким, и внешность изменилась до неузнаваемости. Ёсиэ вела себя как ни в чем не бывало, но мне казалось, что она нуждается в утешении, чтобы пережить утрату мужа-американца. Став моей возлюбленной, она вся излучала безграничную радость. Я тоже чувствовал, что никогда не смогу уйти от сияющих, наполненных светом глаз Ёсиэ. Целый год мы встречались украдкой, сторонясь чужих взглядов, но в конце концов оба устали от таких свиданий. Я начал ходить в ее квартиру в Касумитё района Минатому. Ее маленькая квартирка, купленная родителями, когда Есиэ вышла замуж за американца, состояла из двух комнат со столовой и кухней. Я встретился с родителями Ёсиэ и рассказал им о наших отношениях. Естественно, они решительно воспротивились нашему союзу, однако в конце-концов им пришлось уступить, и они смирились. Против наших отношений были, разумеется, братья и сестры Ёсиэ. Они даже пытались нас преследовать, но Ёсиэ не испугалась. Однажды старшая сестра Ёсиэ, намереваясь нас разлучить, хотела позвонить Акико. Ёсиэ с сумасшедшей яростью набросилась на нее:
– Если ты это сделаешь, я покончу с собой перед твоим домом!
Она же, когда решилась родить Миэко, настояла, чтобы я не оформлял документы о своем отцовстве.
– Не хочу разрушать твою семью, а дочь воспитаю сама, под моей фамилией.
В то время она прочла роман одной известной английской писательницы, сочувственно описывающей женщину с подобной судьбой, и нашла в нем поддержку. Ёсиэ но принадлежала к числу особ, соглашающихся пребывать в качестве наложницы или даже просто на вторых ролях. Что бы там ни говорили окружающие, она утверждала себя как женщина, живущая настоящей любовью, и ее желание иметь ребенка – воплощение этой любви – было вполне естественно. Ёсиэ самоутверждалась посредством любви, и лишь ею она оправдывала существование дочери. Я же, думая об отчуждении, на которое Ёсиэ, а еще в большей степени ребенок обречены в нашем обществе, но то чтобы страдал, а испытывал гнетущую тоску. Предать любовь Ёсиэ я не мог и только спрашивал себя – хватит ли мне мужества? Я любил Ёсиэ и не хотел с ней расставаться. У меня не было никакого права запретить ей иметь ребенка. Отныне я должен был растить его и всю жизнь оберегать, иного выхода не было.