А в его желании пойти вместе с Андреем по Забеседью остро проявилась та грызущая тревога, которая последние недели жила в нем, как говорится, под спудом — глубоко спрятанная, и причиной её было недовольство собой, верней, невозможность включиться в русло активной борьбы, какой требовала обстановка. И не только это. Была для грызущей тревоги и иная причина. Ошибался тут Зазыба или нет, однако он стал примечать, что по мере отхода фронта все дальше на восток, замыканные крестьяне начинали вроде бы успокаиваться, вроде никого из них больше не касалось, что делается на свете, то есть за Веремейками и дальше. Теперь, казалось, только такие события, как возвращение Ивана Хохла да изгнание среди ночи Андрея Марухина, способны были встряхнуть на некоторое время веремейковцев, заставить говорить по душам. Даже случай с самообороной стал, считай, заурядным происшествием, которому, может, и найдётся потом место в самом конце длинной цепочки деревенских былей и небылиц. Все чаще вспоминал Зазыба давнюю беседу на родном дворе — было это уже после возвращения Масея, когда забрёл к ним Зазыбов сосед, Кузьма Прибытков. Старый человек, много повидавший на своём веку, он свёл разговор к тому, что, мол, мирные люди и есть мирные, и хочешь не хочешь, а придётся им всем вживаться в «новый порядок». Правда, Зазыба вроде заставил тогда Прибыткова сказать это, вроде сам подбил повторить за ним эти слова, но теперь он склонён был считать, что такая мысль целиком исходила от Кузьмы Прибыткова. В конце концов не в том даже дело, от кого исходила, с кого начиналась. Важно, что разговор этот возник и теперь как будто оборачивался явью…
* * *
Когда в самую непогоду Зазыба наконец добрался до собственного подворья да сбил шапкой под навесом внутреннего крыльца налипший снег с одёжи, в доме уже давно отобедали.
Под поветью стояла чужая лошадь.
Зазыба раньше услышал её, чем увидел, до него явственно долетело вдруг живое фырканье, какое ни с чем не спутаешь. Между тем ни в заулке, ни тут, за воротами, никаких следов не осталось. «Значит, кто-то приехал до снега», — подумал Зазыба, как будто это было крайне важно.
Не жалея, что снова придётся попасть под мохнатый и уже набухший влагой снег, Денис Евменович, особо не выдавая себя, сошёл по ступенькам с крыльца, глянул под поветь. В непогоду там было темней, чем всегда. Но глаза освоились быстро. Да и лошадь сразу отозвалась на присутствие чужого человека — вскинула голову, брякнув удилами, перестала хрустеть сеном, которое лежало на дровах — на выбранной до половины крайней поленнице. Тут же, под поветью, стояла и повозка с затейливыми грядками. И лошадь, и повозка не были знакомы Зазыбе, значит, приехал кто-то из другой деревни да не рассчитал времени. Ну, а ежели человек двинулся по такой непогоде в путь, то наверняка по крайней необходимости.