– Отдашь мне мое – на пару месяцев хватит, – подытожил Валерик.
Считать он умел.
– Ну что – два месяца? Два месяца – это громадный срок. За два месяца я еще два романа переведу. С издательством я уже в принципе договорился. Вот и вот!..
Я бросил на стол почти невесомые, но пухлые книги в карманном формате. На одной был изображен бронзовотелый перевитый мышцами воин, как шампуром, нанизывающий мечом ящера с игольчатой пастью, а на другой – тот же воин, держащий за руку блондинку с почти обнаженной грудью и взирающий вместе с ней на цветущую среди гор долину. На лицах обоих – восторженность, переходящая в идиотизм.
Валерик поколупал ногтем болотную краску на ящере. Лоб его сморщился, а из-под жестких волос выскочила струйка пота.
– Долго ты не продержишься, – сказал он. – Это ведь как? Сорвешься около дома, – мигом вычислят. Знаешь, что такое «облава на крупного зверя»? Красные флажки, загонщики в спину тебе орут. Ты через голову от страха когда-нибудь кувыркался?..
– Я «зажгу лампу», – сказал я сквозь зубы.
– На «охоту» все равно выходить придется. Точить – когти, клыки. Мясо пробовать. Иначе – кровь задушит…
– Работу мне хочешь предложить? – спросил я.
– Хочу.
– С криминалом?
– Другой работы сейчас не бывает…
– А если я откажусь?
Пальцы Валерика поднялись – вонзились в пружинистые черные завитки шевелюры и с неприятным звуком поскребли у макушки. Точно пытались содрать с головы скальп.
– Ну, тогда все будет «в красном», – предупредил он.
Ласково так предупредил, почти нежно.
Я вздрогнул. И тоже – как запаршивевшая макака, почесался сразу двумя руками.
Мне было не по себе.
– Кто ты, Валера?..
Валерик выдернул пальцы из шевелюры, изогнулся, потягиваясь, будто належавшийся в норе зверь. Даже под рубашкой почувствовалось, как напряглись мускулы, оплетающие все тело. В глазах высветилась хищная желтизна.
Кожистые веки чуть дрогнули.
– Тебе лучше не знать этого, – сказал он.
«Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в восемь часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее с самого утра были устремлены на то, чтоб они все: она, мама, Соня – были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились ей вполне. На графине должно было быть бархатное платье, на них двух – белые дымковые платья на розовых шелковых чехлах, с розанами в корсаже. Волосы должны были быть причесаны a la grecque.
Все существенное уже было сделано. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.