Общаться она не хотела.
Что же до прижатого рюкзаком Андрона, то Андрончик на эту реплику и вовсе не отреагировал: чрезвычайно угрюмо молчал, посверкивая глазами, а когда машину подбрасывало, цеплялся за ручку дверцы. Рюкзак был размером чуть ли не с него самого, скреблись рядом корзины и подпрыгивала палатка, свет в овальное склеенное стекло едва проникал, в полумраке нельзя было разобрать, чем он, собственно, занимается, вероятно, решает свои какие-то непростые проблемы.
С Дрюней вообще было сложно. Сергей долго разговаривал с ним после происшествия на поляне, заходил так и этак, но, разговора не получилось, – говорил, запинаясь и мучаясь, большей частью он сам, а Андрон лишь посапывал, пыхтел и отмалчивался. А когда отмалчиваться было уже невозможно, то опять же сопел и буркал что-то невразумительное. Выходило, что на поляне он не был и ничего про это дело не знает. Он тот вечер просидел у сарая, выстругивая из полена дубинку. Кстати, для чего ему такая дубинка, он тоже не мог объяснить и опять бормотал, отворачиваясь, что, мол, пригодится. Никакой конкретики выудить не удалось. В конце концов, он сказал: «Я пойду, ну что ты, папа, меня допрашиваешь…» А Сергей, не сдержавшись, ответил: «Иди-иди, но учти, что если тебе потребуется моя поддержка, то при нынешнем поведении ты ее можешь не получить. И останешься один на один со своими трудностями». Впрочем, он тут же пожалел о том, что сказал, потому что Андрончик замкнулся и не добавил ни слова. И сейчас он как будто отсутствовал, явно чем-то отягощенный.
В общем, было предчувствие, что поездка окажется неудачной. Хотя, кто его знает, может быть, и ничего. Может быть, еще отойдут, очутившись на месте. Сергей на это надеялся, и поэтому, когда «старичок», проседая, выполз к опушке, то он, делая вид, что ничего особенного не произошло, очень бодро выгрузил рюкзаки и мешок со спальниками, нарубил могучего лапника в ближайшем леске, застелил им просохшую землю меж старых колышков, и, воспользовавшись двумя стояками, сделанными еще в прошлый раз, в три секунды поставил палатку, которая запылала оранжевыми плоскостями.
Палатка была хорошая, польская, приобретенная год назад, и Сергей просто радовался, как уютно она пристроилась на опушке. Настроение у него сразу улучшилось, и, оставив угрюмого Дрюню разводить на старом кострище огонь, а по-прежнему хмурую Ветку – разбирать барахло, которое возвышалось над травником, он, забрав из багажника снасть, намотанную на картонку, и увидев лежащий за запасным колесом арбалет, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь: «Ну, я пошел. Вы тут у меня не балуйте…» – и, подняв стеклянную банку с червями, побежал по тропинке на песчаный берег реки.